Холод (СИ) - "Amazerak"

Звуки усиливались, неведомые жуткие существа подкрадывались всё ближе и ближе, и страх перерос в панику.

Веки были тяжёлые, как две бетонные плиты, но я сделал отчаянное усилие и открыл глаза…

Часть I. Сон

Глава 1

Небо. Пепельное ночное небо висело так низко, что казалось, протяни руку — и достанешь эти густые облака, безмолвно ползущие перед взором и исторгающие белую крупу, которая кружила в воздухе и неохотно оседала на землю. Вот только я не чувствовал снег своей кожей, и холода не чувствовал.

«Всё-таки меня спасли, — пронеслось в голове. — Я жив. Сколько времени я находился под водой? И кто меня вытащил? Дядя Витя? Почему он бросил меня здесь? Что с ним стало? И почему я ничего не чувствую?»

Я попытался повернуть голову, чтобы узреть источник звуков, но не смог: тело по-прежнему не слушалось. А странные существа приближалась, и паника нарастала, а вместе с ней — непонимание, почему судьба сыграла со мной столь злую шутку. Подумать только: чудом выжить в ледяной воде и тут же оказаться растерзанным дикими зверями — как же это нелепо. Лишь жуткая боль в груди заглушала тяжёлые мысли. Она была столь сильна, что временами думалось: и правда, лучше поскорее сдохнуть, чем терпеть её. Но смерть не шла. Звери медлили, хотя я знал, что эти жуткие создания совсем рядом.

Вдруг рычание, как по команде, смолкло — звери ушли. Наступила тишина — пустая и оглушающая. И от тишины этой мне вновь стало не по себе. Что-то спугнуло животных, и это что-то должно быть ещё ужаснее, чем они.

Снег заскрипел под ногами и моего лица легко, даже, как мне показалось, нежно, коснулись чьи-то пальцы — как ни странно, я почувствовал их. А потом надо мной склонилась девушка. Даже сейчас, испытывая неимоверную боль, я поразился её необычайной красоте. Никогда не видел ничего подобного. Черты лица её казались идеальными, словно его не природа создала, а разум художника в стремлении сотворить нечто совершенное и прекрасное.

Вот только лицо это было белее снега, и такими же белыми были волосы, которые ниспадали на меня невесомыми локонами.

«Нет, меня не спасли, я умер, — понял я. — Это прекрасное создание не может принадлежать земному миру. Это… ангел?» Как-то иначе мне представлялись ангелы, да и не верил я в них. «Кто ты?» — вертелся на языке вопрос, но я губы мои не шевелились.

— О, бедный юноша, — произнесла девушка мягким, мелодичным и в то же время каким-то отстранённым голосом. Она обхватила руками моё лицо и уставилась на меня своими бледно-голубыми глазами. — Почему ты здесь? За что тебя обрекли на столь чудовищную смерть? Это так ужасно, так несправедливо! Мир людей так жесток! Он ужаснее, чем сон, ужаснее, чем смерть. Ты познал вкус предательства. Тебе больно? Тебе страшно? Не бойся, милый юноша, я дам тебе свободу.

Слова девицы походили на бред сумасшедшей. О каком предательстве она говорит? И почему называет меня юношей? Мой возраст уже давно не соответствует этому определению.

— Я знаю, я очень хорошо знаю, можешь не говорить, — продолжила лепетать девушка своим отстранённым голоском, от которого становилось не по себе, — это сон стал для тебя роковым, ты не должен был идти один. Они же этого хотели? О, жестокие люди! Зачем они пожелали загубить невинную душу? Не бывать этому. Я не позволю. Сон не станет твоей могилой. Ты выберешься. Ты должен выбраться. Пошли со мной, я верну тебе жизнь, я верну твои силы. Доверься мне, не бойся.

«Я бы с радостью куда-нибудь пошёл, — подумал я, — вот только не могу пошевелить ни ногой ни рукой, если ты не заметила».

Но этого от меня и не потребовалось. Лицо исчезло, и я почувствовал, как меня куда-то тащат. Прекрасная незнакомка волокла меня в неведомом направлении, причём так бодро, словно я — тряпичная кукла, и во мне нет восьмидесяти килограммов чистого веса.

— Кровь спасёт тебя, — бормотала девица. — Кровь даст тебе жизнь. Не бойся, милый юноша, ты будешь жить. Кровь Чёрного Бога разольётся по твоим венам. Она излечит раны. Ты выберешься. Просто доверься мне.

«Как будто у меня есть выбор», — обречённо подумал я. От сказанных слов мне становилось только страшнее. Кажется, я оказался в руках безумной, и неизвестно, что она сейчас со мной сотворит, воспользовавшись моей неподвижностью.

Незнакомка волокла меня недолго. Скрипнули несмазанные петли, и я очутился в тёмном помещении. Разглядеть я ничего не мог, зато в нос ударила вонь сырости и гнилой древесины.

Неведомая сила подняла меня в воздух, и я очутился на какой-то жёсткой лежанке.

Зажёгся свет — бледный и тусклый, и перед глазами моими вновь появилось лицо прекрасной незнакомки. Теперь оно казалось зловещим и пугающим. Взор её был пуст. Я ещё раз подумал о том, что девица эта — не человек. У людей не бывает такого пустого бессмысленного взгляда.

— Кровь Чёрного Бога, — повторила незнакомка. — Прими её. Она дарует тебе силу, дарует жизнь и свободу. Она — всё. Она — свет и тьма. Пусть твоё сердце бьётся снова. Ты не останешься в этом ужасном Сне. Ты должен выбраться.

Я ощутил, как в грудь мою вонзилась игла, она проникла в самое сердце, и тепло разлилось телу, а боль, что кусалась и жгла раскалёнными щипцами, постепенно угасала. Избавившись от неё, я ощутил ни с чем несравнимым блаженством.

— Я не смогу сопровождать тебя, я сожалею об этом, но ты найдёшь путь — я верю, — произнеся это, девушка поцеловала меня. Мне показалось, что к моим губам приложили лёд. — Торопись. Сон утрачивает постоянство.

Я снова провалился во мрак.

Когда я очнулся, кажется, был день. Тусклый свет наполнял помещение, надо мной чернел дощатый потолок. Боли я больше не чувствовал. Неосознанно я дёрнул головой, желая осмотреться. Голова с лёгкостью повернулась. Я был в восторге. Я мог двигаться! Руки и ноги я тоже ощущал, даже пошевелить ими мог. Не медля ни минуты, я поднялся и сел, оглядываясь по сторонам.

Я находился в тесной комнатке с маленьким окошком, сквозь которое струился серый свет пасмурного дня. Я сидел на деревянной лежанке, вокруг была мебель — старая, почерневшая от времени и сырости. От неё-то, по-видимому, и шёл столь специфический гнилостный запах, который до сих пор резал ноздри. Обстановка не походила на убранство современного жилища.

Полы были деревянные, а вот стены оказались сложены из грубо отёсанного камня. «Средневековье какое-то», — пронеслась мысль. И правда, создавалось ощущение, словно дом этот построен примерно в то время.

Но ещё больше я удивился, когда осмотрел себя. На мне был надет длинный, до колен, чёрный кафтан из плотного сукна, а если говорить точнее — жюстокор, какие носили в восемнадцатом веке. Он имел меховую подкладку, широкие обшлага и вышивку по бортам. Под жюстокором — бордовый камзол, подпоясанный кожаным ремнём, а на ногах — короткие чуть ниже колен штаны и высокие, мягкие ботфорты. На шее — чёрный батистовый платок. Руки оказались облачены в перчатки с крагами. Сняв одну из них, я не поверил собственным глазам. Рука была не моя: элегантная холёная ручка принадлежала совсем молодому человеку. Я ощупал лицо — тоже не моё: как будто черты тоньше, и щетина куда-то пропала.

Меня бросило в жар. Я огляделся в поисках зеркала, но его не нашёл. Случилось нечто невообразимое, и я ничего не понимал. Я не был собой! То ли мне это снится, то ли моё сознание каким-то неведомым образом перенеслось в тело совсем другого человека. Я всегда относился скептически к мистике, а тут — сплошные чудеса. С ума бы не сойти. Или я уже сошёл, и теперь мерещится всякое? Может, я на самом деле в палате, а девица та — медсестра, которая мне вколола успокоительное, а мой мозг повредился и вместо того, чтобы отображать реальность, выдаёт какую-то ахинею?

На одежде в области сердца была прорезь, вокруг которой расплылось пятно засохшей крови. Я расстегнул кафтан и камзол, осмотрел тело. На груди красовался шрам, будто кто-то пырнул меня ножом. Но сердце билось ровно, да и рана не болела. Я бы предположил, что ночью именно эта рана не давала покоя, вот только она не могла так быстро затянуться. Но одежда почему-то в крови…