Владимир Романовский - Год Мамонта

Помолчали.

Ясное и кроткое выражение не сходило с лица Фрики.

— Возможно, это получилось случайно, — сказала Фрика. — Но он меня спас.

— Поиграли и хватит, — сказала Шила. — Вовсе не он тебя спас. Там было от чего спасать, поскольку Фалкон отдал приказ Фоксу уничтожить все живое в замке, включая нас с тобой. Но спас нас совсем другой человек.

Опять помолчали.

— Кто же? — спросила Фрика.

— Тот, кто тебя беззаветно любил. Тот, кто из-за тебя несколько раз рискнул жизнью. Тот, кого ты послала на верную смерть в Страну Вантит. Тот, кто узнав, что ты любишь другого, пришел, чтобы тебя спасти, пока этот другой был занят политическими интригами.

И еще раз помолчали.

— Откуда тебе все это известно? — спросила Фрика.

— Я сделала то, что должна была сделать ты.

— А именно?

— Навела справки о человеке, которого ты равнодушно послала в Вантит заниматься твоими делами и о котором ты с тех пор ни разу не вспомнила.

— Послала его в Вантит не я, а ты. Я об этом ничего не знала, пока ты мне все не разболтала.

— Это не имеет значения. Он ездил туда по твоим делам. Мне и в Астафии было хорошо.

— Откуда тебе знать, о ком я вспомнила, а о ком нет.

— Есть откуда. Уж я-то тебя знаю. Страшнее тебя эгоистки на всем свете нет. Все, о чем ты думала и думаешь сейчас — это как ты тут красиво страдаешь в кресле, и как несправедлив к тебе мир. Бедная, говорят добрые люди, как он жесток с нею. И это тебе нравится. — Шила сняла ногу с кресла Фрики. — Те же добрые люди четыре месяца назад говорили — эта блядь из Беркли, эта полуславская потаскуха, эта подстилка для предателей! И, знаешь ли, людям в общем-то все равно. Хоть бы ты письмо ему написала, что ли, мол, спасибо вам, и сожалею, что труды ваши ни к чему особенно выдающемуся не привели, но я люблю не вас, вот только не было у меня раньше случая вам об этом сказать. Не ваша Фрика, томящаяся изящно. Число, подпись с закорючкой, клякса, все по правилам, как на турнире. Где тот шлем, что он тебе сунул?

Фрика как-то сникла под градом дочерних упреков. Шиле стало ее жалко.

В шесть часов утра Редо, в дорожном платье, в сапогах, прошел к алтарю и зажег свечи. Карета, в коей помещались страстотерпная жена его и неблагодарные дети, ждала за углом. В кабинете Редо новый священник, спешно произведенный в сан из дьяков, переживал и готовился к утренней молитве и дневной проповеди.

Редо присел на переднюю скамью и поводил глазами по алтарю, своду, и стене. Двадцать лет наставлял он здесь свою паству. Миссия выполнена, а все-таки жаль уезжать. Все-таки Астафия — столица, все-таки Храм Доброго Сердца — главный храм страны. Дело здесь было вовсе не в тщеславии. По темпераменту Редо был типичный горожанин. Он любил толпы, мощеные улицы, сочетание зодческого гения с недосягаемым Творением Создателя, любил уличный шум, любил дождливые вечера, когда потрескивают дрова в камине, капли стучат в стекло, а по улицам бегут, спасаясь от ниспадающих вод, горемыки-прохожие. Любил Редо и театры, и таверны, и мосты, и узкие улицы, и широкий бульвар под названием Променад, и этот Храм, созданный двумя небывалыми зодчими — капризными, раздражительными, порой совершенно невозможными, но такими милыми людьми. Ему предстояло провести неизвестно сколько времени в холодной, промозглой глуши, обращая провинциальных язычников и полу-язычников, вдали от цивилизации.

Позади раздались медленные, легкие, шаркающие шаги и застучала по полу палка — странное сочетание, но Редо знал, в чем дело.

Он обернулся. Фрика шла по главному проходу, сопровождаемая толстой своей служанкою. Служанка довела госпожу до третьего ряда и, усадив, пошла к выходу. Вот и хорошо. Надо бы еще раз напомнить новому священнику, чтобы сгонял толстых с первых трех рядов — передние скамьи изящнее, и быстро проседают.

Фрика приподнялась, неловко выбралась опять в проход, и, шаря палкой перед собой, передвинулась к первому ряду. Она села рядом с Редо — то есть, ей казалось, что рядом, а на самом деле Редо пришлось быстро передвинуться, чтобы она не приземлилась ему на бедро, не наступила бы ему на ногу, не ударила его ненароком своей палкой по коленной чашечке. Три раза в неделю в течении четырех месяцев все это повторялось и, возможно, Фрика давно поняла, что к чему, и теперь намеренно изображала некомпетентность. Ритуалы сближают.

— Как здоровье вашей жены? — спросила она.

— Замечательно, благодарю вас. Весной она бывает особенно сварлива, и это ее всегда очень молодит, такая вот странность! Надо бы ее выпороть, да все руки не доходят. А как ваше здоровье? Странное на вас сегодня платье.

— Служанка милостиво мне его одолжила. Вам не нравится?

— Не знаю, не уверен. Но, вроде бы, оно на вас… э… в общем, не коротковато ли? Да и в ширину не так.

— Это ничего, примелькается. Сегодня, кажется, дневная проповедь?

— Да, но читаю ее, к сожалению, не я.

— Решили взять выходной?

— Мне его решили дать. Я отправляюсь в путешествие.

— О! Далеко?

— На север.

— Надолго?

— Возможно навсегда, но не уверен.

— Вы шутите.

— Нисколько. Новый священник принял дела. Он сметлив. Еще будучи дьяком, он скупал именем Храма какие-то земли, а потом на них что-то строили, и весь доход теперь пойдет в храмову казну, так что Храм не будет больше зависеть от милости прихожан. Хорошо это или нет, я не знаю.

— По-моему, плохо. Храм не должен заниматься предпринимательством.

— Сам Храм не должен. Но администрация Храма вольна делать все, что ей угодно. Администраторы — люди, кто лучше, кто хуже.

Помолчали.

— Наверное, путешествовать интересно, — сказала Фрика. — Я никогда не путешествовала. Все дворец да дворец. А сейчас, когда у меня появилась такая возможность, сами видите. Какой слепому толк от путешествий. Но нужно держать себя в руках, да. Я сегодня перебрала все свои платья и не нашла ни одного чистого. Пришлось у служанки просить. Заодно пришлось просить служанку уложить мне волосы. Я никому этого раньше не доверяла.

Редо промолчал. Волосы Фрики были уложены по моде мещанок, прогуливающихся в Озерном Парке в поисках женихов.

— Спасибо вам за Шилу, — сказала Фрика.

— Вам спасибо, — сказал Редо. — Девицу вы воспитали что надо.

— Вы меня упрекаете?

— Ничуть, наоборот, хвалю. Взбалмошная она у вас, но от многих других ее отличает то, что на нее можно положиться. Не подведет.

Помолчали.

— Не хочу я больше ни на кого полагаться, — сказала Фрика. — Прощайте, Редо.

Быстро она уходит, подумал он. Вовсе она не в Храм приходила, а ко мне. Может, попросить о чем-то, но так и не решилась.