Гай Гэвриел Кей - Тигана

А враг отступал! Победа все-таки пришла, и надежда, больше, чем надежда, сверкающая дорога триумфа, тропа, политая кровью его врагов, вела прямо отсюда назад, через море, и домой, к тиаре императора.

Он благословит этих чародеев, осыплет их почестями! Сделает их лордами, обладающими немыслимой властью, здесь, в колонии, или в Барбадиоре. Где они ни пожелают, что ни предпочтут. И при мысли об этом Альберико почувствовал, как его собственная магия полилась, подобно опьяняющему вину, по жилам, и он послал ее вперед, против игратян и людей Западной Ладони, и его солдаты громко, торжествующе рассмеялись и почувствовали, как их мечи вдруг стали легкими, словно летняя трава.

Он услышал, как они запели старую боевую песнь легионов Империи, завоевавших далекие земли много веков назад. Это происходит опять! Они не просто наемники, они и есть легионы Империи, потому что он — император или станет им. Он уже видел это. Это было здесь, сияло перед ним в ослепительном сверкании дня.

Затем Брандин Игратский встал и подошел к краю холма. Далекая фигура, одиноко стоящая под солнцем на высоком месте. А через мгновение Альберико, который сам был чародеем, почувствовал, так как расслышать не мог, темные, властные слова призыва, произнесенные Брандином, и кровь застыла в его жилах, превратившись в лед зимней ночи.

— Не может быть, — ахнул он громко. — После такого долгого боя! Он не может этого сделать!

Но игратянин смог. Он вызывал все, собирал все силы, каждую последнюю крупицу своей магии, ничего не оставляя про запас. Ничего, даже той силы, которая осуществляла его месть и удерживала его здесь все эти годы. Он опустошал себя, творил такие чары, которых никто раньше не творил.

В отчаянии, все еще до конца не веря в происходящее, Альберико мысленно потянулся к чародеям. Чтобы призвать их собраться, приготовиться. Кричал им, что их восемь, девять, что они смогут выстоять против этого. Что им только нужно пережить этот момент, и Брандин превратится в ничто, в пустую скорлупу. В шелуху, на недели, месяцы, годы! Он опустошит себя, в нем не останется никакой магической силы.

Их сознание было закрыто от него, отгорожено. Но они еще были здесь, защищались, напрягая силы. О, если рогатый бог и королева ночи еще на его стороне! Если они еще с ним, он еще мог бы…

Но они от него отвернулись. Они не были на его стороне.

Потому что в эту секунду Альберико почувствовал, что чародеи Ладони разорвали связь, растаяли без предупреждения, с ужасающей внезапностью, оставили его нагим и одиноким. На своем холме Брандин вытянул вперед руки, и из них вырвалась сине-серая смерть, темная, обволакивающая, вскипающая пеной в воздухе, она неслась по воздуху через долину по направлению к нему.

А чародеи исчезли! Он остался один.

Нет, не совсем один. Один человек продолжал держать связь, один из них остался с ним! И тут этот один человек раскрылся перед Альберико, как распахивается запертая дверь подземелья, впуская поток света.

Светом была истина. И в это мгновение Альберико Барбадиорский громко вскрикнул от ужаса и бессильной ярости, так как на него, наконец, снизошло озарение, и он понял, слишком поздно, как его погубили и кто его уничтожил.

«Именем моих сыновей я проклинаю тебя навечно, — произнес Сандре, герцог Астибарский, его безжалостный образ заполнил мозг Альберико, подобно ужасному призраку из потустороннего мира. Только герцог был жив. Невероятно, но жив и находился здесь, в Сенцио, на том кряже, и глаза его смотрели непримиримо и совершенно беспощадно. Он оскалил зубы в улыбке, которая призывала ночь. — Именем моих детей и Астибара, умри, и будь проклят навеки».

Потом он исчез, он тоже прервал связь, а эта сине-серая смерть кипела уже в долине, стекая с холма Брандина, с его вытянутых рук, расплывалась от чудовищной скорости. Альберико, все еще не оправившийся от потрясения, лихорадочно цеплялся за кресло, пытаясь встать, когда эта смерть ударила, окутала его и поглотила, как приливная волна яростного, кровожадного моря уничтожает росток на низинных полях.

Она унесла его с собой и вырвала его душу из еще кричащего тела, и он умер. Умер на этом далеком полуострове Ладонь за два дня до того, как его император ушел, наконец, к богам в Барбадиоре, не проснувшись утром после ночи, лишенной сновидений.

Армия Альберико услышала его последний вопль, и крики восторга сменились ужасом и паникой. Перед лицом этих чар с холма барбадиоры испытали такой ужас, какой ни один человек никогда не испытывал. Они едва могли держать в руках мечи, или бежать, или даже стоять прямо перед своими противниками, которые наступали, не встречая сопротивления, воспрянув духом под этими ужасающими, застилающими солнце чарами, и начали резать и рубить их, преисполнившись жестокой, смертоносной ярости.

«Все», — подумал Брандин Игратский, король Западной Ладони, и беспомощно заплакал на своем холме, глядя вниз, в долину. Его довели до этого, и он ответил, призвал все, что у него было, ради этой конечной цели, и этого оказалось достаточно. Этого хватило, но меньших сил было бы недостаточно. Слишком много магии противостояло ему, и смерть ожидала его людей.

Он знал, что его заставили это сделать, знал, что у него ничего не осталось. Он заплатил эту цену, и платил ее сейчас, и будет ее платить до самой смерти, до последнего вздоха. Он выкрикнул имя Стивана вслух и произнес его в гулких залах своей души перед тем, как призвать на помощь эту силу. Он понимал, что все двадцать лет мести за слишком рано оборвавшуюся жизнь сына пропали зря под этим бронзовым солнцем. Ничего не осталось. Все было кончено.

Но внизу погибали люди, сражаясь под его знаменами, ради него, им некуда было отступать с этой равнины. И ему тоже. Он не мог отступить. Его гнали к этому мгновению, как стая волков загоняет медведя на скалистый утес, и теперь он расплачивался за это. Повсюду шла расплата. В долине началась резня, убийство барбадиоров. Сердце его рыдало. Он был сражен горем, душу его надрывали воспоминания о любви, о потере сына, они нахлынули на него, словно волны прилива. Стиван.

Брандин плакал, затерянный в океане утрат, вдали от всех берегов. Он смутно ощущал присутствие рядом Дианоры, она сжимала его ладони в своих руках, но он целиком погрузился в свое горе. Он лишился могущества, основа его существа разлетелась на кусочки, на осколки, он был немолодым уже человеком и пытался, без всякой надежды, решить, как ему жить дальше, если дорога его жизни пойдет дальше от этого холма.

А события продолжали развиваться. Ведь он забыл кое о чем. О чем-то таком, что мог знать только он один.

И таким образом время, которое действительно не останавливается, ни ради горя, ни ради любви, несло их всех вперед к тому моменту, которого не предвидели ни Брандин, ни чародеи, ни музыкант на своем кряже.