Оксана Демченко - Безупречный враг

— Симпатичинная! — подтвердила Тилл, выныривая. — Трутный больной. Но мыи старались.

Голова Пэи появилась над мелкими волнами. Он закашлялся, слишком рано и неудачно вдохнув, встал по грудь в воде, шало покачиваясь. Усердно улыбнулся во весь рот. Риоми восторженно запищала. Из чего старательные русалки сделали для Пэи зубы — непонятно, но перламутровое покрытие смотрелось очень нарядно. Куда важнее и приятнее то, что Пэи обрел возможность говорить. Голос, охрипший после того, как были перерезаны связки, остался тихим и тусклым, зато все слова произносились внятно, да и губы не проваливались в беззубую щель рта.

Пэи под водой спал и помнил лишь короткий подъем к поверхности, впечатливший его до крайности, как и дары русалок. Стражи и теперь держали выздоравливающего под локти и очень переживали, извинялись и переговаривались: полностью восстановить здоровье невозможно, спина будет ныть, левая рука потеряет часть гибкости. После бега и любой иной работы быстро появится одышка.

Тилл страдала более всех, ведь она — лекарь. С убитым видом перечисляла свои неудачи, а Пэи откровенно забавлялся. За последние дни его стирали в порошок по очереди храм, газур, собственная совесть и Гооз. Что хуже — непонятно, но набор явно неоднократно смертельный. Но Пэи жив и вполне здоров! Вот уберет мусор с острова — и поплывет домой. Элиис попробовала изменить условия, предложив сразу отправиться домой, но бывший сирена уперся. Приказ газура надо исполнять. И, занимаясь простым делом возле берега, он себя очень хорошо чувствует, есть время привыкнуть и поверить, что худшее действительно позади. Один из русалов задумчиво уточнил:

— А мусор кому принадлежит? Точнее, все, что найдется ценного в мусоре?..

Пэи застонал в неподдельном отчаянии.

— Божественная Элиис, хоть вы скажите им, ну зачем мне жемчуг? — Пэи обреченно вытряхнул на ладонь содержимое поясного мешочка, сплетенного из водорослей. — Крупный непомерно, газуру еще кое-как сойдет, а я человек простой, мне от таких даров ничего не следует ждать, кроме бед.

— Мошно помелче, — тяжело вздохнула Тилл. — Чуть-чуть. Такой, та? Жене! — угрожающе категорично добавила хранительница и даже умудрилась выговорить непривычную для русалок букву «ж».

Тилл выдрала из волос гребешок и впихнула в больную руку Пэи, неспособную оказать сопротивление. Риоми захихикала. Гребень украшал розовый жемчуг, ровный, чуть крупнее гороха, с удивительными переливами цвета. Поражал и сам гребень — прозрачная слоистая кость, по которой идет отделка тонким золотом. Оримэо смущенно вздохнул. Идея подарка ему понравилась, и гребень в волосах жены должен выглядеть бесподобно… Отсутствие шумных протестов Тилл восприняла как свою полную победу. Гордо сгрузила в поясной кошель, протянутый одним из стражей, весь набор для украшения волос, выуженный из собственной гривы.

— Пока так, — прищурилась русалка, заплетая рассыпавшиеся волосы в косу. — Потом станем гостить. Страши тоше бутут чистить остров, им нато учиться работать на берегу. Помошешь?

— Охотно, — благодарно поклонился Пэи. — Спасибо.

— Вот и разобрались, — втиснулась в разговор Риоми, оттирая задаренного оримэо к берегу. — Давай-ка займемся важным вопросом. Что это за безобразие с драконами и почему моего жениха втравливают в это дело, толком ничего не объяснив?

— Как — не объяснив? — охнула Тилл. — Мыи сказали — морииль. О, выи не знаете, как неутопно…

— Утопно, — угрюмо возразила Риоми. — Не приведи богиня, если утонет! Ах вы…

Ссора не состоялась. В гальку берега с хрустом врезался киль лодки газура. Его великолепие стоял на носу и сиял поярче рассветного солнышка — он общался с кракеном и русалкой, а до того успел чуть-чуть поучаствовать в бою, хотя повелителя усердно оберегали и старались задержать в тихих безопасных коридорах. Он даже ранен! И хотя под тканью всего лишь царапина, этого довольно и для воспоминаний, и для летописи, и для сочувствия Онэи. Яоол спрыгнул на берег и взялся распоряжаться с неподражаемым видом, доступным лишь полновластному правителю. Русалок на борт, сиринов на борт, всех на борт, ранний завтрак уже готов, с газуром никому не дозволяется спорить… Говорил Яоол убедительно, но портил впечатление тем, что временами воровато озирался.

— Куда увозят мою жену? — возмутился издали араави. — Да как вашему великолепию не совестно снова похищать ее!

— В храм, — нехотя признал газур. — Раз вы застали нас — то в храм, делать нечего. Может, и к лучшему. Если мои таоры увидят шейное украшение Крида, дворец рухнет. Понятия не имел, что бывает такой жемчуг! Он светится!

— Не шемчуг, — возразила с палубы Тилл, и ее вежливо поддержал за талию Парси, обнаружившийся в свите газура. — Натглазье спинных очей риилыио, тракона глубин. Я расскашу.

— После того как я спою тебе произношение, — торопливо добавила Онэи. — Утомляет шипение, уж извините. Потом я спою рассветную песнь для Сиирэл, а дальше говори что следует.

На произношение много сил не ушло. Гимн утра пелся долго и искренне, Тилл сперва слушала, потом стала осторожно добавлять к мелодии свой голос, более низкий и тоже удивительный. Две сирены — берега и глубин — удачно спелись и привыкли объясняться жестами, уточняя мелодию и свои партии. Когда с лодки стало возможно различить башню главного храма, девушки дружно решились и вплели в звучание дар сирен. Голоса в легкой дымке утра звенели, их можно было не только слышать, но и видеть. Слои белесого тумана взвихрились и задрожали, создавая удивительный узор песни.

Крид тихо стонал, уделяя все внимание повторению рисунка на воде, созданного пеной волн. До земель северных шаманов отсюда невообразимо далеко. Но в способах общения с высшим миром, наверное, есть незыблемые правила. Знакомый по книгам дяди Левина узор шаманы привыкли наносить кистью, а здесь его создают песней, и, без сомнения, рисунок становится куда сильнее и ярче. Он имеет имя, переведенное Левином как «возрождение», в примечании второй смысл — «исполнение». Дядя не мог выбрать, не хватало владения тонкими смысловыми оттенками чужого языка.

Узоры слились, пена качнулась вверх, туман сел на воду. Контур ненадолго засиял перламутровым блеском и распался. Гладь моря расправилась, ветерок стих, и утро стало совершенным. Розово-золотое солнце улыбалось миру. Туман лишал вид избыточной резкости и наполнял сиянием. Лодка двигалась в беззвучии, даже вода под килем расступалась, не рождая плеска.

— Получилось как никогда, — улыбнулась Онэи. — Мне и прежде казалось, на два голоса надо, но не было второго, нужного.