Алёна Алексина - Игра со Зверем

Родные стены, тепло очага, запах хлеба, комнаты, залитые солнцем, смех, счастье, боль… искаженное страданием лицо мужа, его кровь на ее руках, и колючий взгляд того, кто накладывал заклятье. В душе разгоралась ненависть, клокочущая, удушающая.

Жертвенник алчно вбирал чувства страдалицы, наливаясь чернотой, становясь похожим на обсидиановую глыбу. Демон смотрел на то, как ярость наполняет святыню, и ждал, пока поверхность не станет непроглядно темной. После этого взял лежащий в изголовье нож с крепкой ухватистой рукоятью и длинным широким лезвием, повернулся к соучастнице страшного действа и посмотрел в искаженное злобой лицо.

— Ви… — тихий, спокойный голос отрезвил напряженную до предела мстительницу, ее взгляд прояснился, словно спала пелена. — Взгляни на меня.

Она взглянула. Смотрела и смотрела, не отрываясь, читая в прозрачных голубых глазах ответы на все свои многочисленные вопросы. И, когда холодный клинок вошел в ее грудь, забирая жизнь, Вилора не почувствовала боли. Взгляд застыл, угасая, а в голове ветром пронеслись воспоминания…

…Когда это было? Несколько месяцев назад. А когда точно она не помнила.

— Решать тебе, — Амон пожал плечами. — Я не могу приказывать или заставлять. Все возможно только с твоего согласия.

— Я не уверена, — вампирша потерла лоб рукой. — Наставник, стоит мне посмотреть на вас, и я вспоминаю то, что случилось пять лет назад…

— А ты смотри мне в глаза.

— Да… — девушка отвернулась, когда вспомнила взгляд разноцветных глаз, в которых горело безумие.

Рорк. Каждый раз, видя его, она сжималась от ярости. Каждый раз, видя квардинга Ада, сходила с ума. Эти двое сплелись в единое кошмарное воспоминание. Лицо одного — глаза другого. Кому поверить? И можно ли верить?

— Твой сын жив. И будет жить очень долго, — сказал демон. — Важно только это.

— Я знаю… — в глазах задрожали слезы, но голос был тверд. — И знаю, что однажды найду его. Сейчас, пока он в Кастэле, пока под защитой, я не смогу причинить ему вред. Но…

Несчастная задохнулась от боли и замолчала.

Свирепый хищник внутри неё, ведомый древним заклинанием, никогда не прекратит охоту. Он будет искать. Год, два, десятилетие… но рано или поздно возьмет след, потому что колдовство не отступит и чары не рассеются. Даже если Крис к тому времени станет грозным, могучим воином, у него не хватит сил остановить безумную, скованную колдовством, мать. Она одолеет его. Одолеет. Не победит. Потому что в их схватке не будет победителя. Просто Вилора, наконец-то, насытится кровью и страданием. А потом безумие отступит. И она, задыхаясь от ужаса и вины, будет смотреть, как умирает тот, любовь к кому была больше жизни. Нет, была самой жизнью! Единственным её смыслом.

И непрекращающаяся пытка продолжится. Чары держат крепко. Они владеют инстинктами. Владеют разумом.

Страдалица закрыла глаза. Из-под ресниц выкатились две тяжелых слезы и поползли по щекам. Она не могла отомстить. И никогда не увидит сына. Ей не обнять его. Не рассказать о том, как он похож на отца. О том, как сильно она любит их обоих. О том, как терзает незаживающая рана воспоминаний. Хотя бы мгновение! Долю мгновения! Смотреть на него без ярости. Без острой жажды убийства. Только смотреть! Много ли она хочет? Взгляд. Последний. Короткий, как вздох, но такой же необходимый.

Глухое рыдание поднималось к горлу. Что толку плакать? Одинокая женщина, лишенная всего, кроме ярости и тоски открыла глаза. Пусть это закончится. Теперь и навсегда. Она, наконец-то, перестанет, как ошалевший зверь, мчаться по следу. Перестанет задыхаться от ужаса, что найдет, отыщет этот след. Крис впервые за все эти годы окажется в безопасности. Он будет свободен. И спасен от своей отчаявшейся и безумной матери.

Откуда-то из далекого далека донесся спокойный голос собеседника:

— Я отомщу за твою семью. Обещаю.

— Убьешь Рорка?

— Не-е-ет, — он улыбнулся. — Я сотворю с ним нечто гораздо более страшное, чем смерть. Нужно только твое согласие. И вы будете отомщены. Проклятье падет. Это раздавит левхойта. Он лишится всего, чем жил и чем дорожил. Совсем, как ты. Подумай. Если решишься — приходи…

…Алтарь на котором лежала жертва вдруг стал слепяще-белым, когда умирающая вампирша вспомнила сына. Ради него… Ради его улыбки… Ради его смеха… Ради его будущих побед и будущего счастья… В конце концов, что может быть сильнее любви матери к ребенку?

Умирающая закрыла глаза и улыбнулась, чувствуя, как уплывает в вязкое забытье.

— Звездочка!

Такой родной, такой живой, такой любящий голос.

— Я иду, — хотела отозваться Вилора, но губы не слушались.

«Я иду!» — мысленно повторила она, понимая, что впервые за долгие годы счастлива, потому что впервые за долгие годы все сделала правильно.

«Я иду!»

— Нет… — гриян неверяще смотрел на яркое сияние.

Алтарь сверкал так, что было больно глядеть. Чистый свет залил пещеру, изгоняя полумрак, пряча от любопытных глаз неподвижное тело погибшей.

— Нет… — повторил левхойт, и в его голосе дрожала ненависть, смешанная с яростью.

Его враг усмехнулся и повел плечами. Призрачные сполохи крыльев отбросили на стены угольные тени. Лицо бывшего квардинга Ада осталось спокойным. Ни один мускул не дрогнул на нем и тогда, когда волшебные кандалы, сковывавшие руки, рассыпались на звенья и с бряцаньем запрыгали по прозрачным ступеням. Демон спускался неторопливо, и широкая лестница за его спиной погружалась в озеро, снова становясь безжизненной неподвижной гладью.

Едва Амон ступил на берег, как высокий, горящий, словно маленькое солнце, жертвенник торжественно начал оседать. Сияющие письмена рассыпались золотой пылью, и глыба отверделой воды медленно канула обратно в озеро. Оставшиеся на берегу подземного водоема мужчины, не отрываясь смотрели, как хрупкое женское тело, по-прежнему охваченное сиянием, уходило на страшную безжизненную глубину… Оно становилось все меньше и меньше и, наконец, превратилось в едва различимую сияющую точку — будто бы яркая звездочка упала в неподвижную воду. А потом пропала и она. И отчего-то каждый из смотревших понял — эта искорка света будет еще долго опускаться на дно. Очень-очень долго.

В случившемся было столько молчаливого величия и жути, что все собравшиеся в гроте на несколько долгих мгновений забыли о взаимной ненависти и интригах. Даже безумный мятежник застыл, с ужасом глядя в страшную бездну.

Первым пришел в себя, конечно же, недавний пленник, столь легко избавившийся от оков. Белый песок громко хрустнул под подошвами его тяжелых ботинок. Этот звук вывел из оцепенения очарованных свидетелей случившегося. Взгляды снова оказались обращены к бывшему предводителю Адова войска. А он по-прежнему без спешки, словно не желая провоцировать никого из своих недругов, сдернул с шеи кулон.