Татьяна Апраксина - Дом Для Демиурга. Том первый

Над столом нависла чужая тень. В таверне воцарилась странная тишина. Ларэ поднял голову и увидел двух приставов в сопровождении четырех солдат.

— Герцог Алларэ! Будьте любезны проследовать с нами!

— Вы что, кретины, не видите, что я завтракаю? — поднял брови Реми. — Подождите во дворе…

— Герцог Алларэ! Будьте любезны сдать оружие и проследовать с нами! — несколько громче повторил пристав. — Вы аресто…

Эмиль вскочил с места и вытащил из ножен шпагу. Солдаты с алебардами пошевелились, загораживая ему проход, но Далорн их не интересовал. Реми взял со стола салфетку, неторопливо промокнул губы и бросил клетчатый лоскут на тарелку.

— Судари мои, вы тоже не выспались? Что за публичные сцены. Садитесь лучше позавтракать с нами. Король подождет еще час, уверяю вас…

— Герцог Алларэ! — страдальчески изрек плечистый мужчина средних лет, с короткими светлыми волосами, выглядевшими так, словно их обладатель тушил пожар и опалил большую часть шевелюры. — Вы арестованы по приказу короля. Вот копия приказа. Я прошу вас сдать оружие и проследовать за мной! Будьте так любезны… — прибавил он, косясь на Эмиля, застывшего с обнаженной шпагой. На стол осторожно лег свиток, перевитый золотой лентой. — Не надо сопротивляться!

— Вы, конечно, исключительно милы, — улыбнулся и подмигнул Реми, разворачивая приказ. — Но когда я читаю эту ахинею, мне отчаянно хочется сопротивляться, и я буду это делать. Пристав, советую вам упасть на пол. Вы мне понравились, и я не хочу задеть вас ненароком. А вот ваши дуболомы как-то несимпатичны на вид…

Реми вскочил. Шпагу он уже успел вытащить из ножен, пока дразнил пристава. Обгорелый или остриженный после болезни мужчина сделал такое лицо, будто его заставили набить полный рот незрелой смородины.

Фиор прикинул возможные пути к отступлению. До окна далеко, и оно закрыто ставнями. Между столом и дверью стоят солдаты. Нет, без кровопролития не обойтись.

— Нас предупреждали, что вы будете сопротивляться, — пристав был скорбен и отнюдь не воинственен, но уверен в победе. — На этот случай вам велено сообщить, что ваша сестра заключена в крепость Шеннору, и ваше сопротивление дурно отразится на ее участи. Пожалуйста, отдайте шпагу.

— Изумительно, — взмахнул правой рукой Реми. — Король берет заложников…

— Причем женщин, — добавил напряженный злой Эмиль. Пристав покраснел до ушей. — Герцог, не верьте ему. Уверен, что это блеф.

— Увы, — Алларэ швырнул шпагу на стол перед собой, удивительным образом попав строго между тарелками. — Я не хочу проверять, блеф ли это, если речь идет о жизни моей сестры.

— Реми, не смейте! — вскрикнул Эмиль. — Бегите!

— Крысолов, крысолов, ты служить мне не готов… — пропел герцог, выходя из-за стола.

Прошлогодняя модная песенка о капризной даме и нерасторопном крысолове оказала на Далорна чудодейственное воздействие. Он разжал руку, выронив шпагу на пол и сел на стул, демонстративно положив ладони на стол. Фиор, сидевший неподвижно и молча, окончательно перестал понимать, что творится и в таверне, и в Собране. Почему Реми спел две строки из почти забытой песни? Почему старый друг вдруг сдался и обмяк, словно ему вспороли яремную вену?

За что, в конце концов, Мио отправили в Шеннору, а герцога арестовали, причем прилюдно, а не тайно?

— Эмиль… может быть, это не мое дело, но что здесь произошло?

— Может быть, и не твое, Фьоре, — вздохнул Далорн. — Скорее всего, именно так. Но я все-таки скажу. Здесь только что был арестован глава королевской тайной службы. Теперь у нас и тайной службы не будет, поздравляю.

— Реми… был? — Ларэ застыл в изумлении. Герцог Алларэ — глава тайной службы его величества? Кого угодно можно было представить в этой роли, но зеленоглазого герцога, любвеобильного хулигана, о похождениях которого сплетничала вся страна?!

— Да, Фьоре, был. Восемь лет. Полагаю, мне пора покинуть Собрану. Я тоже, знаешь ли… был.

Далорн поднялся, бросил на стол десяток монет. Переплатил он примерно впятеро, но Фиор не стал ничего говорить. Он лишился дара речи и надеялся только, что не навсегда, а лишь до той поры, пока не начнет понимать хотя бы малую часть хаоса и бреда, захлестнувших столицу.

На прощание Эмиль вскинул руку в салюте военных моряков, и Ларэ ответил ему тем же. Молчаливое пожелание удачи и выражение надежды на то, что следующая встреча состоится. Где-нибудь. Хоть когда-нибудь.

— Как твое имя, солдат?

— Карл, ваша милость! — Приземистый жилистый копейщик робко пожал протянутую руку и с удивлением уставился на главнокомандующего.

— Откуда ты родом?

— Из Агайрэ, ваша милость…

— Радуйся, Карл из Агайрэ! Завтра ты прославишься на весь мир!

— Улыбнись, Жан из Эллоны… завтра ты станешь знаменитым… Дитер из Брулена… завтра ты будешь героем… Антуан из Алларэ… завтра ты… Роберт из Скоры… завтра…

Рикард из Меры шел следом за герцогом Гоэллоном. Тот поминутно останавливался, чтобы заговорить с очередным солдатом. Каждому он пожимал руку, одобрительно хлопал по плечу, если рукопожатие оказывалось достаточно крепким, улыбался и обещал славу, знаменитость, вечный почет…

Темнолицему приземистому Карлу, не по годам серьезному Жану, огненно-рыжему Дитеру, кудрявому Антуану, щекастому Роберту. Всем, кого встречал на своем пути по лагерю.

— Ну, Вис, думай, что рассказать о победе внукам!

— Деток бы наделать, ваша милость…

— Летом будешь дома, неужто не найдешь времени? — подмигнул герцог беловолосому дылде-арбалетчику.

Лица, лица, лица… слова, слова, слова. Рукопожатия, усмешки. Накануне сражения Паука словно подменили. С офицерами он был холодно-любезным и подчеркнуто отстраненным, в солдатском лагере же вел себя, как веселый новобранец. Смеялся, шутил, говорил просто и ласково. Оказалось, он умеет шутить, умеет смеяться — в голос, совсем не на придворный манер, а так, что полковнику Мерресу самому хотелось расхохотаться. Он то и дело прикусывал губы, чтобы убрать с лица дурацкую улыбку.

На самом деле, улыбаться было нечему, а шутки и смех отдавали похоронным звоном. Сквозь веселый галдеж Рикард отчетливо слышал фальшь. Герцог отлично притворялся. Он мог обмануть солдат, но не полковника Мерреса. То, что затеял столичный царедворец, было самоубийством. Имея в своем распоряжении четырнадцать тысяч человек, шесть он отправил на юго-восток, на соединение с отрядом, продвигавшимся к истокам реки Эллау. У деревни Эйст осталось лишь восемь. Столько же, сколько еще недавно сидело в окружении, боясь высунуться за кольцо холмов. Тамерцы были вынуждены отвести часть своей армии туда же, к истокам Эллау — но осталась двадцать одна тысяча!