Владимир Ареньев - ФЭНТЕЗИ-2004

Зачастую русскому дракону достаточно лишь «познать» красавицу — разумеется, «познать» в библейском смысле, — утвердив посредством этого свою мужественность и силу. Похищение же зачастую не входит в его планы. Русский дракон — это в первую очередь коварный ловелас, бессердечный сердцеед, дамский угодник в страховидном обличье. Известна сказка, где Змей Горыныч, служащий поваром у Ивана, купеческого сына, соблазняет его жену Елену Прекрасную. Прелюбодеи тщательно лелеют планы устранения обманутого супруга, однако случайность путает карты, и в конце сказки, как у Шекспира, гибнут все — и Иван, и дракон, и Елена. В другой сказке похотливому дракону удается добиться любви прекрасной царевны. Единственным препятствием для счастья нашей влюбленной пары является брат девушки, Иван-Царевич, который, к сожалению, твердо стоит на позициях традиционной морали. Дракон учит царевну, как сжить брата со свету, однако Иван-Царевич все же берет над хитростью верх и с мечом в руках объясняет прелюбодеям, что социальный запрет на межвидовой секс нерушим, а наказание — неизбежно.

Итак, русский дракон — это персонификация стихии мощных сексуальных желаний, многие из которых со всей очевидностью проходят по ведомству «садо-мазо». «Ты — безжалостный, сильный, жестокий, а я — маленькая, беспомощная, ранимая принцесса!» Дракон — порождение природы, которой изрядно надоела культура с ее вечным «нельзя», это маскулинность в своем первичном, не признающем табу обличье. А потому, чтобы завоевать свою Забаву Путятишну, русский герой должен убить дракона, присвоив таким образом все его качества — в частности, неукротимость, роковое обаяние, изобретательность и, наконец, сокровища. Чтобы потом, самодовольно позируя былинникам речистым над трупом обезглавленной крылатой твари, как бы невзначай бросить своей Забаве: «Теперь-то ты видишь, что я гораздо круче?»

Взгляд на дракона как на соперника-соблазнителя, характерный для славянской языческой традиции, христианской русской культурой унаследован не был. По мере христианизации Руси набирал популярность совсем другой образ дракона, уже известный нам и из греческой мифологии, и из Откровения Иоанна Богослова, — образ дракона-сатанаила, «твари богомерзкой».

Самым востребованным сюжетом драконоборения становится подвиг святого Георгия (также Егория Храброго). В четырнадцатом веке изображение Поединка Номер Один попадает на эмблему, а позднее — в центр герба города Москвы и становится частью государственного герба Российской империи, символизируя историческую драму народа-богоносца, наперекор всем напастям противостоящего Мировому Злу.

В сюжете о святом Георгии дракон напрочь утрачивает свою сексуальность, превращаясь в агрессивное воплощение хаоса, интересующееся исключительно едой и человеконенавистничеством, в матрикат вредоносного библейского «змия», отравляющего жизнь рода людского от самого грехопадения. Святой должен усмирить его посредством своей духовной силы и тем самым уподобиться архангелу Михаилу, низвергающему «дракона и ангелов его» с небес на землю. Согласимся, эта задача посложнее «сказочной», состоящей в том, чтобы снести вражине голову. Фигура христианского святого и воина-мученика Георгия естественным образом завершает ряд богов-драконоубийц, в котором индийский Индра соседствует с Зевсом, Аполлоном и скандинавским Тором.

Согласно легенде, христианский воин Георгий проезжал окрестности некоего города в Ливане, даже не подозревая о том, что неподалеку объявился дерзкий и ненасытный дракон, требующий с людей дани в виде хорошо сложенных юношей и девушек. В день, когда Георгий решил напоить своего коня возле рокового болота, очередь быть съеденной драконом дошла до дочери правителя. (Из этого средневековый слушатель сразу делал вывод о том, сколь далеко зашли «драконьи бесчинства», хотя наш современник наверняка употребил бы здесь слово «беспредел».) Возле воды Георгий обнаружил обреченную девицу. Казалось бы, христолюбивому воину ничего не оставалось, кроме как надеть шлем, опустить копье — и вот уже слышится хлопанье крыльев, леденящие душу вопли и хищный лязг железа…

Но история о Георгии Победоносце имеет одно серьезное отличие от других ей подобных. Святой Георгий укротил змея не оружием (как на гербах и эмблемах), но силою молитвы. Тварь, обессиленная, упала к его ногам, готовая принять любые издевательства, которые, разумеется, не замедлили воспоследовать — вскоре освобожденная дева на поводке повела дракона в родной город. Когда живописная троица вернулась в лоно цивилизации, горожанам не осталось ничего иного, кроме как выслушать пламенную проповедь Георгия и принять крещение, ибо аргументу в виде когтистого чешуйчатого монстра, побежденного силою святого слова, было нечего противопоставить даже самым закоренелым язычникам. Лишь только после этого Георгий убил дракона, окончательно потерявшего свою функциональность даже в качестве наглядного пособия, и превратился для рыцарей грядущих поколений в идеальный символ победы. Его боготворили и крестоносцы, уверенные в том, что святой воин вместе с ними штурмовал Иерусалим, и куртуазные поэты, полагавшие его подвиг, совершенный ради Прекрасной Дамы, эталоном рыцарственности, и европейские романтики — словом, на его месте хотел быть каждый. Другое дело, а смог бы?

Знакомство с современной фантастикой наводит заядлого драконоведа на неожиданные мысли и неутешительные выводы. Бороться с драконами стало немодно. Пять тысяч лет было модно — а теперь уже нет. Дракон более не символ Мирового Зла, не волонтер хищного хаоса и даже не соперник (а если соперник — то и ладно, не убивать же из-за этого милое животное?).

В современной фантастике, в отличие от фантастики античной, с драконом принято вести просвещенные беседы о судьбах мира или, на худой конец, о том, как выгодней вложить свой капитал. С другой стороны, дракон сам становится объектом политкорректных бесед на популярные темы. Истребитель монстров Геральт из романа А. Сапковского «Ведьмак» призывает пощадить последнего представителя редкого вида драконов, которого готово поднять на колья «тупое быдло». При этом василиски, мантихоры и прочие зловреды слова доброго не заслуживают, ибо действительно опасны.

Фарисейство? Кажется, да, и притом построенное по недоброму политическому шаблону а-ля «косовские бандиты — повстанцы, а сербские солдаты — каратели; первые достойны покровительства ООН, вторые — бомбардировок НАТО».

Итак, новая ипостась дракона — дракон-жертва. А как же пирогенные железы, штука почище панцерфауста? Как же алмазные когти, рвущие в клочья рейтара вместе с хвалеными миланскими доспехами?