Елизавета Абаринова-Кожухова - Надежда

«Неужели?.. — мелькнула в голове Чаликовой неприятная догадка. — В таком случае наш разговор теряет всякий смысл. Или нет, надо все-таки попытаться?».

— Ваше Величество, а… а уверены ли вы, что на вас, так сказать, не было оказано никакого давления, никакого влияния извне, когда вы принимали свое судьбоносное решение? — еще осторожнее, выверяя каждое слово, спросила Надя.

— Такова была наша царская воля, — совершенно спокойно, «по-писаному», ответил Дормидонт. — Впрочем, сударыня Надежда, вы вольны мне верить или не верить.

После этого Чаликовой следовало бы завершить беседу или повернуть ее на что-нибудь другое, но она не могла упустить возможности узнать ответ на волнующие ее вопросы, что называется, из первых уст. И Надежда продолжила:

— Извините, Государь, что докучаю вам своим неуемным любопытством, но все-таки: почему именно Путята? Неужели это был единственный выбор?

— Это был не единственный, но лучший выбор, — терпеливо отвечал Дормидонт. — Должен же я был кого-то за себя оставить? Прямого наследника у меня нет, а Танюшку мою вы знаете — ну какой из нее царь? А назначь я кого из своей родни, великих князей, так ведь другие обидятся, будут завидовать, злословить… А я не хочу вносить разлад в семью. Не хочу, видит Бог.

Надежда чувствовала, что царь говорит почти искренно, лишь не могла понять, чего в его словах было больше — искренности или «почти». И, не задумываясь, сказала:

— А вот господин Рыжий утверждет, будто бы вы прочили на свое место покойного князя Борислава Епифановича…

Дормидонт резко подался вперед. Кресло под ним опасно заскрипело.

— Простите, Надежда, вы не оговорились и я не ослышался — вы назвали Борислава покойным?

В душе кляня себя, Надя утвердительно кивнула.

— И когда это произошло?

— На днях.

— И, разумеется, не своей смертью?

Помедлив, Надя еще раз кивнула.

— И, конечно, виновного уже назначили? — все более мрачнея, не то спросил, не то припечатал Дормидонт.

— Да, злодеем и отравителем назначен известный вам боярин Андрей, — кратко ответила Чаликова. Она знала, что боярин Андрей был близким другом князя Борислава Епифановича и не без оснований считался «человеком Дормидонта», а способ, каким был отравлен Борислав, начисто исключал всякую причастность к нему боярина Андрея.

Дормидонт откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Наде показалось даже, будто он задремал. Но когда она бесшумно встала, чтобы оставить Дормидонта одного, тот открыл глаза и тихо, но внятно произнес:

— Моя вина.

Главная улица Боровихи имела вид весьма пустынный — трудно было поверить, что менее чем в версте отсюда проходит большая дорога, почти сразу за ней Загородный царский терем, да и до стольного Царь-Города рукой подать.

— Вообще-то я никогда не видел кузниц, но представлял их себе как-то иначе, — говорил Дубов своим спутникам. — А тут словно трехзвездочная гостинница — чистота, кресла, занавески… А Илья — знаете, друзья мои, кузнецов я совсем другими себе представлял!

— Да уж, впервые такое вижу, — поддержал Василия дон Альфонсо. — Ну, у нас в Новой Ютландии кузнецы еще ничего, как надо трудятся, но вот сколько мне приходилось путешествовать, везде одно и то же: мало того что сдерут втрое, так еще и сделают кое-как. А тут и вежливо, и как он сказал? — с оплатой сладим по совести. Чудеса, да и только!

— А ты, Васятка, что думаешь? — спросил Дубов.

Васятка словно того и ждал, чтобы к нему обратились:

— А я так думаю, что здесь верный расчет. Когда заказчик видит к себе такое отношение, ну, словно к дорогому гостю, то он и сам скупиться не станет.

— Конечно, не стану, — тут же подхватил дон Альфонсо. — А ежели и сработают на совесть, то золотой заплачу и сдачи не спрошу!

Во время разговора Дубов не забывал отсчитывать избы, которые здесь, на окраине села, отстояли не близко друг от дружки, и напротив третьей остановился.

Сама изба виднелась чуть в глубине, за огородом, на котором копался пожилой седовласый человек в скромной, но опрятной одежде — если это и был дедушка Патапий Иваныч, то на столетнего старца он никак «не тянул». Поэтому Дубов вежливо снял шапку и обратился к огороднику с вопросом:

— Добрый день, почтеннейший хозяин. Не подскажете ли, где тут найти Патапия Иваныча?

Человек неспешно поднялся с грядки и оглядел незнакомцев:

— Патапий Иваныч — я. Чем обязан?

— Поговорить бы, — несколько смущенный спокойным достоинством Патапия Иваныча, сказал Василий.

— Тогда милости прошу, — ничуть не удивившись, Патапий Иваныч сделал приглашающее движение рукой.

Дубов и его спутники миновали ухоженный огород и уселись на добротной лавочке рядом с крыльцом. Сам Патапий Иваныч присел на ступеньку.

— Ну вот, в кои-то веки гостей Бог послал. А перед беседой не худо бы и откушать. У нас все свое, свежее, только что с грядки!

— Спасибо, мы не… — начал было отказываться Дубов, но Васятка незаметно ткнул его в бок. — То есть, я хотел сказать — с превеликим удовольствием.

— Настасья! — крикнул Патапий Иваныч в полуприкрытую дверь избы. — Принеси нам чего-нибудь поесть. — И вновь обернулся к гостям. — Извините, хмельного не предлагаю. И сам не употребляю, и другим никогда не советую. Что в нем хорошего — ума не приложу!

«И правильно делает, — не без некоторой доли самокритики подумал детектив, — оттого и выглядит в сто лет на треть моложе…»

Тут из дома вышла молодая женщина в алом сарафане и с цветным платком на голове. В руках она несла блюдо со щедро наложенными овощами, фруктами и кусками свежего ржаного хлеба. Поставив все это на деревянный стол перед лавочкой, женщина молча поклонилась гостям и скрылась в избе.

— Красивая девушка, — сказал дон Альфонсо, проводив ее взором, и взял с блюда огурец. — Должно быть, ваша внучка?

— Почти, — усмехнулся Патапий Иваныч. — Жена внука.

— Ильи? — Василий хрустнул белым капустным листом. Старик молча кивнул. — Собственно, он-то нас к вам и направил.

Так как Патапий Иваныч вместо ожидаемого гостями встречного вопроса — для чего Илья их к нему направил? — продолжал безмятежно молчать, то Василию не оставалось ничего другого, как приступить к расспросам:

— В кузнице над дверью мы случайно увидели какую-то очень старую подкову. И Илья сказал, что вы, может быть, помните, как она туда попала…

— А-а, подкову? — оживился Патапий Иваныч. — Как же, как же! Мой прадед много чего про ту подкову рассказывал.

— Ваш прадед? — не удержался Васятка. — Ведь это ж когда было! Может, он еще и царя Степана помнил?