Олеся Ермакова - Сборник рассказов

Громкие крики «Горько!» и оглушающая музыка. Чего они все хотят от него? Ведь кроме ее глаз ему сейчас все глубоко безразлично. Наравне с всеобъемлющей любовью ко всему миру в его душе проснулась острое желание прибить тамаду, постоянно поднимающую их из-за стола. Неужели эта неугомонная девушка не может от них, наконец, отстать? В конце концов, зал полон других гостей. Вовсе не обязательно использовать во всех конкурсах и развлечениях новобрачных!

Отшумела праздничная гулянка. Он, счастливо улыбаясь, нес любимую на руках под ее звонкий смех. Десяток ступенек казались ему кратким мигом рядом с самой дорогой и любимой.

— Я люб…, - зачем слова, когда поцелуй может сказать все гораздо более искренне?

Мягкие соломенные пряди в ладонях. Опьяняющий запах нежных, теплых и родных рук. Тонкие, но чувственные, алые как хорошее вино губы. Огромные серые глаза, подернутые серебристой дымкой. Мир вокруг исчез, сосредоточившись в одном живом существе. Навеки.

Воля, мысли, слова — разум безмолвствует, давая Любви и Счастью безграничную власть. Ненадолго, ибо счастье мимолетно, но так заманчиво…

Луна заглянула в комнату. Страх, перемешанный с безысходным отчаянием, появился в ее глазах. Она резко отпрянула от окна и задернула шторы.

«Чего ты боишься, глупенькая? Любовь моя, я укрою тебя от всех опасностей и невзгод. Я пожертвую жизнью ради тебя, буду защищать до последней капли крови. Даже смерть не сумеет разлучить нас. Успокойся и позабудь то, что тебя опечалило. Разве сейчас это имеет значение?» — сказали его глаза.

Любимая уснула у него на плече, когда приоткрылось окно, и ночной ветерок раздернул шторы. Луна заглянула в комнату и бесшумно подкралась к пологу широкой кровати. Она лизнула его своим мягким дымчатым светом, прорезав полумрак комнаты.

Он открыл глаза, собираясь накинуть на ее изящные плечики одеяло. Осторожно, стараясь не прервать безмятежного покоя неловким движением. Только уже не та девушка лежала в его объятиях. Загорелая кожа сменила свой цвет на более бледный, сравнявшись по цвету с лунным светом. Он взглянул на ее пряди, раньше лежавшие золотом на плечах — они стали серебряными.

Внезапно, словно почувствовав его взгляд, она открыла вмиг посеребревшие глаза, с грацией кошки поднялась и горько усмехнулась. Никогда он еще не видел в ее глазах этой застарелой боли и отчаяния. Она стала другой — уставшей от жизни, но мудрой и знающей, частью вечности.

Луна отражалась в серебристых глазах, делая ее похожей на призрачную тень. Легкое эфирное одеяние, появившееся на ней, завораживало своей нереальностью. От нее исходило какое-то загадочное волшебство. Ему даже показалось в обманчивом лунном свете, что за спиной у нее серебрятся крылья.

— Теперь ты узнал правду. Ты по-прежнему счастлив? — циничная улыбка, умело скрывавшая Боль, озарила ее тонкие губы.

Это объясняло многое: и ее нелюбовь к поздним прогулкам, и настойчивое нежелание остаться у него на ночь, которое он принял за скромность и стеснительность, и молчащий в ее квартире телефон, когда он звонил ей поздно вечером.

— Я зашла слишком далеко. Мне нужно было сказать тебе правду и уйти гораздо раньше. Прости, но я не смогла этого сделать. Хотелось хоть раз в жизни почувствовать вкус любви и счастья. Ты забудешь меня, я вычеркну нашу встречу из линий бытия, ты встретишь другую и полюбишь ее. Будь счастлив за меня, потому что я никогда не смогу убить свою любовь к тебе. За все надо платить, я заслужила свою плату, — ее глаза, ставшие похожими на озера расплавленного серебра, источали убивающее спокойствие.

Холодные и уверенные глаза не лгали. Он забудет все, что было, в этом нет никаких сомнений. Вот только хочет ли он забыть?

— Не уходи, — прошептали его губы. — Я люблю тебя…

— Даже такой? — она сидела на подоконнике, обратив студеный как зимнее утро и бездушный взгляд в звездную даль.

— Мне все равно, будь ты хоть демоном из самой преисподней, — он аккуратно снял ее с подоконника, подняв на руки как невесомую пушинку, донес до кровати. А затем наклонился, нежно поцеловал и снова произнес:

— Я люблю тебя. Я не могу жить без тебя.

— Я тоже люблю тебя, и ничего не могу с этим поделать, — ее глаза на миг сменили оттенок на прежний дымчатый. В них стояли слезы. Она доверчиво положила голову ему на колени, еще сильней разлохматив серебристые прядки.

— Ты не сможешь так жить. Просто сойдешь с ума от вечного ожидания…Я не могу стать другой и не уходить по ночам. Луна манит, будоража кровь, пробуждая мою вторую сущность. Без ночного неба я умру, угаснув раньше, чем луна перестанет меня звать. Нельзя изменить то, что длиться вечность. Ты не выдержишь…постоянное мучительное ожидание — это слишком много для человека. Я не хочу, чтобы ты страдал.

— Я буду ждать, — ответил он, еще глубже всматриваясь в серебряные глаза.

Кто она? Ведьма? Демон? Или не менее древнее и пугающее своей Силой существо? Он никогда не задавал ей этого вопроса. Когда любишь, это не имеет значения. Да и понравился бы ему ее ответ? Он предпочитал не знать слишком многого.

Какой из ее обликов истинный? Он порой сомневался в этом. Но и в дымчатых, и в серебряных глазах он всегда находил теплый и греющий сердце огонек Любви. Если любишь, то облик не важен. Серебристые пряди ничем не хуже соломенных.

«Любить в горе и в радости» — поклялся он когда-то в церкви. Она против его ожиданий не отказалась от венчания в православном храме. Хотя чего он ожидал? Что любимая будет бегать от креста и ладана? Тогда, стоя перед аналоем, он мысленно дополнил обет: «и любить в любом облике, не испугавшись неведомого. Хранить общие тайны и секреты. Быть готовым к тяжелым испытаниям и вечному ожиданию во имя любимой, если это потребуется». Истинная Любовь заключается в этом.

За эти годы он привык к ее странностям и даже сумел полюбить ее за них еще больше.

Когда он заболевал, она всегда лечила его сама, с презрением отзываясь об антибиотиках и таблетках. Ее травки и отвары творили чудеса, поднимая на ноги в рекордные сроки. При этом летом она могла заставить его четыре часа ехать по бездорожью, чтобы после двухчасовой ходьбы по тайге, собрать охапку странноватых на вид кореньев и трав. В последние годы его даже не посещала весенняя простуда, а слово «грипп» стало чем-то подзабытым. Исчезла мучившая аллергия, улучшилось, к удивлению медиков, зрение. Теперь он прекрасно видел и без прозрачных стеклышек очков.

Она не боялась высоты. Ни капли. Высота будоражила ее и приводила в восторг. Птицы не боятся неба, в котором живет часть их души. А она любила небо не меньше быстрокрылых птиц.