К. Медведевич - Ястреб халифа

Свое ответное письмо Аммар отдал начальнику тайной стражи Исхаку ибн Хальдуну, которого только что назначил управляющим новым ведомством — диваном барида. Теперь в ведении хитрого и склонного к коварству ибн Хальдуна находились еще и почтовые станции — а также пересылаемые через них письма.

«Посмотрим, через сколько дней Хайран выпорет своего катиба», с удовлетворением подумал Аммар. Ему самому было любопытно, насколько быстро получится обменяться письмами с далекой Саракустой.

Так он подумал — и с не меньшим удовлетворением осмотрел обеих присланных женщин.

Хайран почтительнейше уведомлял его о достоинствах каждой. Обе были купленными невольницами, которых берут не для потомства, а приближают к ложу ради наслаждения. Одной едва исполнилось восемнадцать, и ее привезли из Ханатты, — она утратила чистоту, зато была обучена всем премудростям любовного искусства. Аммару уже приходилось смотреть на бесстыжие и попирающие целомудрие книги ханаттани с рисунками и миниатюрами, от которых кружилась голова и восставало все, что могло восстать у мужчины. На этих изображениях не сразу можно было понять, сколько человек проделывают то, что происходит между мужчиной и женщиной, и кто из участвующих в забавах мужчина, а кто женщина, — настолько замысловатыми оказывались позы, в которых сплетались гибкие смуглые тела на рисунках.

Хайран сообщал, что ханаттянка «искусна в игре на флейте — во всех смыслах, мой повелитель», и Аммар, сообразив, что имеется в виду, осмотрел женщину еще раз. Та выдержала взгляд с неподобающим женщине ее положения бесстыдством. Лицо ее было открыто как лицо рабыни-язычницы, а шелковое платье едва сходилось на пышной груди. Талию девушки можно было охватить ладонями, и чеканный пояс перехватывал ее, как спинку осы. Красавица была смуглой, как все уроженки Ханатты, каштановые волосы завивались в крупные мягкие локоны. Рот у нее и впрямь был большой и пухлый, а глаза смотрели нагло и приглашающе. «Она наездница среди наездниц, неутомимая в скачке», расхваливал девушку Хайран.

Вторая невольница была из верующих ашшариток, и Хайран выписал ее из столицы. Она была полной противоположностью ханаттянке: девственна, стыдлива, с белой гладкой кожей, черноволоса — несколько худощава на Аммаров вкус, зато искусна в игре на лютне. Под игрой на лютне имелась в виду именно игра на лютне, безо всяких подвохов, к тому же девушка, несмотря на юный возраст (ей едва исполнилось шестнадцать) прекрасно слагала стихи. Таких невольниц в столице принято было покупать ради нового философского поветрия — любви узри, не предполагающей соития. Во всяком случае, в течение какого-то времени, которое влюбленные проводили в разжигающих ласках. По правилам игры позволялось лишь «срывать тюльпаны уст и наслаждаться гранатами грудей».

Самое притягательное в этом развлечении было то, что с возлюбленной можно было соединяться в собрании — хотя Аммар, попробовав сам, решил, что только в собрании это и возможно. Будь они наедине, он бы не устоял перед желанием сгрести женщину в охапку и поступить с ней, как мужчина поступает с женщиной. Впрочем, возможно, он просто несколько одичал на этой войне, пребывая вдали от столицы, в окружении старых вояк, которые, глядя на модные новшества, бурчали, что женщина дана мужчине как пашня, и ее нужно пахать за занавеской, а не лизаться с ней, как котенок, за подушками.

Еще раз посмотрев на обеих невольниц, сначала на каурую, потом на черненькую, Аммар решил заняться ими, не откладывая.

Вечер того же дня

…За подушками они оказались, когда вино уже кончалось. Аммар забрал лютню из рук девушки, и они опустились на ковер за валиками и отороченными бахромой и кисточками майасир. Белолицая красавица нежно вздыхала, они жадно целовались. Среди немыслимого числа шелковых одежд, скрепленных шнурами на застежках, он не сразу освободил ее плечо. И уж совсем нескоро его ладони добрались до прохладной кожи ее грудей. Она разожгла Аммара так, что ему пришлось ее оттолкнуть, когда она прикусила ему нижнюю губу. Тяжело дыша, он поднялся и пошел к себе во внутренние комнаты. Хотелось чего-то простого и понятного, и Аммар велел привести ханаттянку.

Без длинных вступлений он приказал ей раздеться, прилег на высокие подушки, поставил ее на колени и разрешил доставить себе удовольствие.

Она оказалась воистину прекрасной флейтисткой, но Аммар, устав от излишеств, через некоторое время поставил ее на четвереньки и хотел уже приступать, как в дверь поскреблись.

Женщина тихонько застонала, выгибая спину и облизывая губы язычком. «Господин, не оставляй меня как надкушенное яблоко». Она тянула шею и встряхивала гнедой гривой, как породистая кобылица. Ее ладони разъезжались на гладкой шерсти ковра. Аммар заметил, что одним коленом его кобылка стоит на краю карты, и если он ее не переставит, то под угрозой окажется огромная стопка писем и документов — с перечислением имен военачальников, описанием войск, докладами о начислении жалованья, перечнями должностей и званий, и кучей всего, чем приходится заниматься халифу во время, не занятое объездкой лошадей.

— Какой шайтан несет тебя, о Хисан? — подавив стон, спросил Аммар скребущегося.

— Прибыл самийа, о мой господин, — дрожащим голосом откликнулся невольник.

— Вот пусть и отправляется к джиннам, — с удовлетворением ответил Аммар — и провел ладонью по ложбинке смуглой спины. Женщина наклонилась и повела бедрами, раскрывая свой цветок.

— О мой господин! Не ты ли приказал ему явиться с докладом немедленно, как только он прибудет? — Хисан явно опасался плетей и решил обезопасить себя напоминанием об отданном приказе.

— А где он? — поинтересовался Аммар.

— А вот прямо здесь, о мой господин, — сказал Хисан.

— Ну так вот пусть подождет прямо здесь.

Сказав так, Аммар решительно придвинулся к женщине. Та ахнула и выпустила воздух сквозь стиснутые зубы.

Она сама оказалась как флейта — таких стонов и вздохов Аммар еще не слышал, и, хотя подозревал, что они по большей частью притворны, это еще больше распаляло — он хотел добиться от нее настоящего вскрика. Она вскрикнула, как раненая газель, и опустилась лбом на ковер в любовном изнеможении.

Довольно вздохнув, Аммар натянул шальвары, запахнул халат, и, шлепнув женщину по круглому заду, пихнул ее в гору подушек. Майасир оказалось достаточно, чтобы закидать ее полностью. То, что все-таки торчало, — маленькую смуглую ступню с кроваво-красными ноготками и золотым браслетиком с подвесками, — он прикрыл ее же вуалью.