Михаил Ишков - В рабстве у бога

Заснул под утро — точнее, расстелил постель и, завалившись на стеганое одеяло, забылся. Погрузился в волнующее сновидение — я любил жену, и на ладонях у меня не было никаких признаков шерсти. Сколько радости навеял этот сон! Благодарю тебя, Боже, припадаю к коленям. По твоей ли воле кто-то бесцеремонно прервал его? Начал дергать за плечо? Или по воле фламатера?

Я с трудом приоткрыл веки. Некто, напоминающий Дерсу Узалу, стоял возле кровати. Гостю было лет за семьдесят, по крайней мере, так мне показалось. Лицо морщинистое до такой степени, что даже рот более походил на треснувшую складку, чем на полноценное, губастое отверстие для приема пищи. Глаза карие, поблекшие… На голове дырявая шапочка с помпоном, из дырочек выбивались седые космы. Я удивленно уставился на шарик на макушке как же он в тайге не оторвался?

— Ты кто? — опасливо спросил старик.

— Вова, — ответил я. — А вы?

— Миша. Сторожу здесь.

— Что здесь сторожить? — удивился я.

— Хозяйство, дома. Чтобы не пожгли. Ай-яй-яй, взрослый мужчина, зачем постель мял, белье пачкал?

— Твой, что ли, постель?

— Не твой, а моя. Ты меня в неучи не пиши, ты себя в неучи пиши.

Он помолчал, потом сел на стоявшую рядом табуретку, достал пачку «Марлборо», вытащил сигарету, оторвал фильтр и закурил.

— «Беломор» есть? — спросил он. — «Нищий в горах»?

Я непонимающе глянул на него, потом догадался.

— «Памир», что ли?

Он покивал и, когда я отрицательно покачал головой, указал на сигарету и поделился.

— Легкий табак, сладкий, несытный. Накуриться не могу, — Миша сделал паузу, потом поинтересовался, — Откуда будешь? Как сюда забрел?

Это был трудный вопрос — я поскреб в затылке, бросил взгляд на старика. Сторож, не мигая смотревший на меня, выглядел на редкость простовато. Ох, уж эта азиатская простота!

— По случаю… — пробормотал я.

— Паспорт есть? Удостоверение?..

— Есть. Хочешь посмотреть?

— Зачем, — он пожал плечами, — Носи… На чай тоже есть документ, в каждую коробочку кладут, по телевизору показывают, хвалят, а напиться не могу. Слабый, несытный… Зачем такой делают? Денег много стоит, — он затянулся, выпустил дымок, потом спросил. — Ты — летчик? Почему вертолета нет?

— А что, я похож на летчика?

Старик промолчал, затянулся.

— «Со слонами» нету?

Я смекнул, что он про знаменитый индийский чай спрашивает, и развел руками.

— А что есть? — старик пожевал застрявшую на губах табачинку, потом обвел руками вокруг себя. — Это мое. А что твое?

— Вон сумка, — кивком головы я указал на угол комнаты. Мне все больше и больше не нравились его расспросы. Он что-то знал, но делиться со мной не собирался.

— Сумка, — нараспев повторил Миша. — Хорошая сумка. Совсем новая, чистая… С ней по сопкам ходил? В тапочках?.. — он глянул на стоявшие возле кровати кроссовки.

Я сел на кровати.

— Ты что, прокурор?

— Не-е, прокурор в Усть-Нере сидит. В Оймяконе прокурор, а я сторож.

— Тогда зачем пытаешь?

Старик пожал плечами.

— Пришел в мой дом, лег на постель, мое белье стелил, помял, теперь ругаешься — зачем интересуюсь? Ладно, хулиганить не будешь?

Я недоуменно глянул на него.

— С огнем баловать, водку пить?.. — добавил он и, сделав паузу, предупредил. — Рыбу в ручье не трогай. Моя рыба. Вялить на зиму буду. Если очень захочешь, морду на верхней запруде ставь. В большую реку рыбу не пускай.

— Хорошо, — согласился я.

Старик встал и не попрощавшись вышел из избы. Я уже совсем было собрался подняться, как у старик вернулся, взял ружье, патронташ и вновь покинул дом.

Обескураженный, я оделся, умылся у рукомойника, вынес таз на крыльцо и плеснул мыльной водой в заросли кипрея. Потом сробел — не хулиганство ли это? Вокруг было тихо, солнце брызгало лучами, оплавляя седловину за рекой. Старика не видно — наверное, отправился рыбу в реке считать, чтобы потом знать, сколько я стащил. Вернувшись в избу, я прикинул насчет завтрака было неловко без хозяина трогать припасы. Ну, рассудил я, съем свой последний бутерброд — дальше что? Собственно, в тайге закон: набрел на охотничью избушку, схороненную баньку или явишься в поселок, подобный Нонгакану, можешь пользоваться солью, спичками, крупой. А тушенкой? Меня взяло сомнение. Решил разыскать сторожа, вышел на крыльцо — вокруг пусто. Я откашлялся и негромко, робея, окликнул Мишу. Потом, рассердившись на себя, заорал в полный голос.

Нет ответа.

Солнце, вскарабкавшись над ближайшей вершиной, безмятежно сияло в ясном небе. Путь его был чист, день обещал быть теплым, уже поутру на меня дохнуло жаром. Хоть загорай! Почему бы и нет. Комары мне не помеха. Я скинул рубашку, футболку, обошел поселок, добрался до ручья, двинулся вверх по течению, пока не забрел в кочковатое, гудящее от обилия кровососов болото. Меня-то они не очень донимали — попробуй прокуси три шкуры.

Я бывал в Якутии. Еще в студенческую пору… В расположенном в километрах двухстах на юго-восток Оймяконе.

Лежавшая передо мной речная долина, сопки, охранявшие её, относились к Яно-Оймяконскому нагорью — обширной, в несколько десятков тысяч квадратных километров области, на которой не было ни единого постоянного человеческого поселения, да и стада оленей под надзором пастухов тоже большая редкость в этих местах. Здесь хранился запас самого чистого воздуха на планете видимость была такая, что во время войны, создавая сеть опорных пунктов триангуляции I класса, проектировщики сочли возможным удлинить стороны треугольников до сотни-полутора сотен километров при норме в двадцать-двадцать пять километров. Здесь располагался полюс холода северного полушария. Здесь куда труднее найти уголок, по которому ступала нога человека. Горы вокруг были дики, живописны и невысоки — до двух с половиной тысяч метров. Здесь было царство тишины и природных звуков таких, как, например, жужжанье комаров, посвист ветра, плеск рыбы в ручье. Ее там было видимо-невидимо. У меня руки дрогнули. Спокуха, брат! Что там Миша говорил насчет «морды», по нашему — верши? Помнится, валялась возле дома. Если не сгодится, наладим удочку.

Я бегом припустился в сторону поселку. Морду — плетеную корзину со вставленной в изголовье, тоже изготовленную из прутьев воронкой, — нашел в зарослях ольховника. Вытащил на открытое место, проверил, подвязал прутья к металлическим ободьям и, разобрав часть верхней запруды, камнями укрепил снасть в прогале. Потом разулся, закатал штанины и, стараясь не смотреть на рыбу — чтобы не сглазить! — шлепая палкой по воде и загребая ногами, затопал вниз по течению.