Олег Шелонин - Операция У Лукоморья

И тут перед мысленным взором капитана появились забавные рожицы Труса, Балбеса и Бывалого, умильно косящиеся на кувшин с медовухой.

Илья как ошпаренный подскочил и привалился спиной к стене. Он вспомнил все… вплоть до белочек и Чебурашки. "Допился… Горячий-горячий… белый-белый… Отдельный номер в веселенькой палатке мне обеспечен". — И тут же самокритично поправился. — Насчет отдельной я, пожалуй, погорячился. Скорее всего, буду делить ее с Наполеоном и прокурором. Интересно, где я, на заимке или уже там… в палате? — Открывать глаза было страшно. Илья осторожно пощупал рукой стенку. — Бревно. Заимка, — облегченно вздохнул Илья. — живем. Пока мы не в палате, шансы еще есть".

— Старшой! Как там вертушка, еще не прибыла? — гаркнул капитан, не открывая глаз, во всю силу легких и тут же пожалел об этом. Что-то всполошенно заметалось по «заимке». Кудахтанье, гомон, чириканье, настороженное рычание. Все это перекрыл чей-то сердитый голос с характерным подквохтыванием.

— Очухался, ворог! Мало того что посадскую дружину без медовухи оставил, так еще и командовать норовишь?

Илья подпрыгнул как ошпаренный, но ватные ноги не удержали бравого капитана, и он сполз обратно на пол по бревенчатой стене с выпученными от удивления глазами. На спинке кресла сидел петух, вперив огненный взор в Илью. По горнице метались куры, воробьи, индюки. В углу сидела пепельно-серая рысь, трясясь всем телом от страха. Рука непроизвольно потянулась к автомату и тут же отдернулась, наткнувшись на чью-то жесткую шерсть. Скосив глаза, капитан увидел матерого волка, с любопытством обнюхивающего автомат.

— Ты его еще лизни, — сердито посоветовал Илья. "Господи, спаси и сохрани! По второму кругу пошел…"

Волк тем не менее задумчиво посмотрел на Илью и послушно лизнул дуло.

— Булат… добрый булат. Сам ковал?

Илья отвалился от стены и пополз к выходу, нервно хихикая на ходу.

— Санитары, ау! Клиент созрел. — Надежды на благополучный исход таяли на глазах. Сил хватило доползти только до крыльца. Привалившись к косяку двери, капитан вновь прикрыл глаза, плюнув на привычные меры предосторожности. Пусть его галлюцинации делают что хотят. Теперь уже все равно.

Рысь осторожно выползла из своего угла и озабоченно обнюхала ведра.

— А с этим-то что делать будем? — Она с омерзением фыркнула, тряся головой.

Никита Авдеевич спрыгнул со своего насеста, строевым шагом подошел к ведрам, клювом скинул крышку с ближайшего, глянул внутрь одним глазом, затем, повернув голову, глянул другим и вынес свой вердикт:

— В выгребную яму зелье басурманское.

Это почему-то задело Илью за живое.

— Сначала попробуй, а потом оговаривай, глюк несчастный! Зелье что надо получилось. Вашей медовухи до него еще о-го-го!

— И попробую! — воинственно кукарекнул Никита Авдеевич.

— Вот тогда и побазарим, чье зелье лучше, — устало пробормотал Илья.

— Батюшка, и думать забудь! — замахала лапами рысь.

Петух сердито тряхнул гребешком и решительно заявил:

— Витязя Василисы вонючим пойлом не испугаешь. — Опустив клюв в ведро, Никита Авдеевич засосал приличную дозу, с натугой выдохнул, глянул мутнеющим взглядом на Илью и, оседая, посулил: — А за глюк ответишь.

— Батюшка, Никита Авдеевич! Что с тобой, родимый?

Рысь бросилась к окосевшему петуху, подняла его с пола, по-матерински прижала к своей груди. Воевода довольно закурлыкал и попытался крылом дотянуться до серого хвоста.

— У ты, медовая моя…

Послышался мягкий шлепок, и мимо Ильи пролетел пестрый комок, по дороге роняя перья. Воевода Василисы распластался в пыли в форме маленького самолетика, у которого хвост был задран гораздо выше носа.

— Так, ребятушки. Стол накрыт?

— Все сробили, — прочирикали воробьи.

— Тогда горницу подмести, зелье — в яму выгребную.

Никита Авдеевич при этих словах рыси сердито чихнул и завозился в пыли. В горнице раздался чей-то тихий, вкрадчивый голос с характерным подвыванием.

— А может, не стоит? Вдруг на какие нужды хозяйственные сгодится…

— Знаю я ваши нужды. Вылить!

В ответ послышались разочарованные вздохи. На пороге возник понурый волк с первым ведром в лапах. На его пути вырос взъерошенный петух.

— А ну поставь на место, пес! — грозно приказал воевода, пытаясь засучить невидимые рукава, отчего перья на крыльях встали дыбом. Волк от неожиданности сел на хвост и принялся затравленно озираться. Сзади до него донесся не менее грозный приказ.

— Я кому сказала «вылить»?

Волк боязливо покосился на петуха.

— Пасть порву, — проникновенно пообещал воевода.

Волк решительно бросил дужку ведра, одним прыжком слетел с крыльца и понесся в сторону леса.

— Сами разбирайтесь… — донесся до Ильи его удаляющийся вой. Петух гордо приосанился и покачивающейся походкой бывалого моряка пошел наводить порядок в горнице. Илья заинтересованно хмыкнул и из чистого любопытства пополз следом.

"Белка, это, конечно, паршиво. Но какой полет фантазии… Ишь, чего мои глюки выделывают!" Он обессиленно ввалился в горницу, вольготно расположившись вдоль ведер.

Тем временем события внутри терема развивались своим чередом. По приказу Матрены гусаки дружно пошли в наступление. Загнанный в угол Никита Авдеевич истошно кукарекнул:

— Дружина! Ко-ко-ко мне!

Два индюка, нерешительно топтавшиеся посредине горницы, услышав клич воеводы, прорвали окружение и, сердито тряся пестрыми бородами, встали по бокам своего командира. Сотники привыкли к дисциплине. Тут Никита Авдеевич сообразил, что суженый Василисы уже перекрыл дорогу к заветным емкостям, и радостно кукарекнул:

— В атаку! Окружай их, Иван!

Ряд гусаков дрогнул. Мужички, привычные к сохе, были не робкого десятка, но, зная, что собой представляет воевода в гневе, да еще вкупе с двумя своими лучшими сотниками… Илья попытался приподнять голову. Это послужило сигналом к паническому бегству. Ивана в посаде помнили все… Из окон и дверей, роняя перья и оставляя клочки шерсти на затесах, повалила челядь Василисы.

— Орлы! — кукарекнул Никита Авдеевич гордо выпятившим грудь индюкам. Крылья воеводы уперлись в пол, клюв приподнялся. — Выношу вам свою воеводскую благодарность…

— Рады стараться, воевода-батюшка! — гаркнули индюки и дружно повернули головы в сторону ведер.

Никита Авдеевич был вояка старый, намек понял сразу, а потому, как бы продолжая начатую мысль, добавил:

— …и награждаю чаркой…

Индюки, не ожидая окончания речи, рванули к столу. Раздался звон бьющейся посуды. Сотники искали себе чарку посолиднее. Петух нетвердой походкой направился к ведрам и попытался вспорхнуть на них.