Джон Толкиен - Две твердыни

— Онт? — удивился Мерри. — А что это значит? Сам ты как себя называешь? Как твое настоящее имя?

— У-у-у, ишь вы чего захотели! — насмешливо прогудел Древень. — Много знать будете — скоро состаритесь. Нет уж, с этим не надо спешить. И погодите спрашивать — спрашиваю-то я. Вы ко мне забрели, не я к вам. Вы кто такие? Прямо сказать, ума не приложу, не упомню вас в том древнем перечне, который заучил наизусть молодым. Но это было давным-давно, может статься, с тех пор и новый перечень составили. Погодите-ка! Погодите! Как бишь там, а?

Слух преклони к изначальному Перечню Сущих!Прежде поименуем четыре свободных народа:Эльфы, дети эфира, встречали зарю мирозданья:Горные гномы затем очнулись в гранитных пещерах;Онты-опекуны явились к древесным отарам;Люди, лошадники смелые, смертный удел обрели.

Хм, хм, хм-м-м…

Бобр — бодрый строитель, баран быстроног и брыклив,Вепрь — свирепый воитель, медведь — сластена-мохнач,Волк вечно с голоду воет, заяц-затейник пуглив…

Хм, хм-м-м…

Орлы — обитатели высей, буйволы бродят в лугах,Ворон — ведун чернокрылый, олень осенен венцом,Лебедь, как лилия, бел, и, как лед, холоден змей…

Н-да, хм-хм, хм-хм-хм, как же там дальше? Там-тарарам-татам и татам-тарарам-там-там. Неважно, как дальше, вас все равно там нет, хотя список и длинный.

— Вот так и всегда нас выбрасывали из списков и выкидывали из древних легенд, — пожаловался Мерри. — А мы ведь не первый день живем на белом свете. Мы — хоббиты.

— Да просто надо вставить! — предложил Пин.

Хоббит хоть невелик, но хозяин хорошей норы —

ну, в этом роде. Рядом с первой четверкой, возле людей, Громадин то есть, — и дело с концом.

— Хм! А что, неплохо придумано, совсем неплохо! — одобрил Древень. — Пожалуй, так и будем соображать. Вы, значит, в норках живете? Хорошее, хорошее дело. М-да, а кто же это вас называет хоббитами? Звучит, знаете ли, не по-эльфийски, а все старинные имена придумали эльфы: с них и началось такое обыкновение.

— Никто нас хоббитами не называет, мы сами так себя зовем, — сказал Пин.

— У-гу-гу, а-га-га! Ну и ну! Вот заторопились! Вы себя сами так называете? Ну и держали бы это про себя, а то что же — вот так бряк первому встречному. Эдак вы невзначай и свои имена назовете.

— А чего тут скрывать? — засмеялся Мерри. — Если уж на то пошло, так меня зовут Брендизайк, Мериадок Брендизайк, хотя вообще-то называют меня просто Мерри.

— А я — Крол, Перегрин Крол, и зовут меня Пин, короче уж просто некуда.

— Эге-ге, да вы и впрямь, как я погляжу, сущие торопыги, — заметил Древень. — Что вы мне доверяете, за это спасибо, но вы бы лучше поосторожнее. Разные, знаете, бывают онты; а вернее сказать, онты онтам рознь, со всеми всякое бывает, иные, может, вовсе и не онты, хотя, по правде сказать, похожи, да, очень похожи. Я буду, если позволите, звать вас Мерри и Пин — хорошие имена. Но свое-то имя я пока что вам не скажу — до поры до времени незачем. — И зеленый проблеск насмешки или всеведения мелькнул в его глазах. — Начать с того, что и говорить-то долговато: имя мое росло с каждым днем, а я прожил многие тысячи лет, и длинный получился бы рассказ. На моем языке, по-вашему, ну скажем, древнеонтском, подлинные имена рассказывают, долго-долго. Очень хороший, прекрасный язык, однако разговаривать на нем трудно, и долго надобно разговаривать, если стоит поговорить и послушать.

Ну а если нет, — тут его глаза блеснули здешним блеском и как бы немножко сузились, проницая, — тогда скажите по-вашему, что у вас нынче творится? И вы тут при чем? Мне отсюда кое-что и видно, и слышно (бывает, и унюхаешь тоже) — ну отсюда, с этой, как ее, с этой, прямо скажу, а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-буруме. Уж не взыщите: это малая часть нашего названья, а я позабыл, как ее называют на других языках, — словом, где мы сейчас, где я стою погожими утрами, думаю, как греет солнце, как растет трава вокруг леса, про лошадей думаю, про облака и про то, как происходит жизнь. Ну так как же? При чем тут Гэндальф? Или эти — бурарум, — точно лопнула контрабасная струна, — эти орки, что ли, и молодой Саруман в Изенгарде? Новости я люблю. Только без всякой спешки.

— Большие дела творятся, — сказал Мерри, — И как ни крути, а долгонько придется нам тебе о них докладывать. Ты вот нас просишь не спешить — так что, может, и правда спешить не будем? Не сочти за грубость, только надо бы тебя сперва спросить, как думаешь с нами обойтись, на чьей ты вообще-то стороне? Ты что, знаешь Гэндальфа?

— А как же, знаю, конечно: вот это маг так маг — один, который по-настоящему о деревьях заботится. А вы его тоже знаете?

— Очень даже знали, — печально выговорил Пин. — Он и друг наш был, и вожатый.

— Тогда отвечу и на другие ваши вопросы, — сказал Древень. — «Обходиться» я с вами никак не собираюсь: обижать вас, что ли? Нет, зачем же. Может, у нас вместе с вами что-нибудь да получится. А насчет «сторон», простите, даже и в толк не возьму. У меня своя, ничья сторона: хорошо, коли нам с вами окажется по дороге. Да, а про Гэндальфа вы почему так говорили, будто его уж и в живых нет?

— Нет его в живых, — угрюмо сказал Пин. — Вроде бы и надо жить дальше, а Гэндальфа с нами уж нет.

— Ого-го, ничего себе, — сказал Древень. — Хум, хм, вот тебе и на. — Он примолк и поглядел на хоббитов. — Н-да, ну извините, не знаю, что и сказать. Дела, дела!

— Захочешь подробнее, мы тебе и подробнее расскажем, — пообещал Мерри. — Только это много времени займет. Ты опусти-ка нас на землю, а? Посидим, погреемся на солнышке, пока оно не спряталось. Устал, поди, держать-то нас.

— Хм, устал, говоришь? Нет, я не устал. Со мной такого почти что не бывает. И сидеть я не охотник. Я, как бы сказать, сгибаться не люблю. Но солнце и правда норовит спрятаться. Давайте-ка уйдем с этой — как вы ее называете?

— С горы, что ли? — предположил Пин.

— С уступа, с лестницы? — не отстал Мерри.

Древень медленно и задумчиво взвесил предложенные слова.

— Ну да, с горы. Вот-вот. Слово-то какое коротенькое, а она ведь здесь стоит спокон веков. Ну ладно, ежели вам так понятней. Тогда пошли, уйдем отсюда.

— Куда уйдем-то? — спросил Мерри.

— Ко мне домой, домов у меня хватает, — отвечал Древень.

— А далеко это?

— Вот уж не знаю. По-вашему, может, и далеко. А какая разница?

— Видишь ли, мы ведь чуть не нагишом остались, — извинился Мерри. — Еды и той почти что нет.