Алина Илларионова - Клинки севера

– А продай мне сестрину половину.

– Половину чего?

– Дела. Ты в тканях-красках разбираешься еще хуже ее. Зачем тебе? Я смогу погасить долг и расплатиться с рабочими. Красители закуплю, станки новые. Все наладится! Половина дохода тебе, будешь жить, как раньше, и нужды не знать. Не обману, не волнуйся. Мы же одна семья. Родная кровь…

Дан помнил, что мать велела гордиться родной кровью.

Приехали люди, вежливые, доброжелательные, с улыбкой подсовывали какие-то бумаги. Листов было море, и Дан совсем запутался. Ему все разъяснили, вручили перо и даже в чернила обмакнуть помогли.

Жизнь вернулась на старую колею. В деревеньку завезли хлеб и позволили взбодрившимся рабочим торжественно изгнать драчунов. Новые бригадиры повели себя осмотрительно и на рожон лезть не стали. Зато были приняты хоть настороженно, но не враждебно. В кошельке завелись империалы, в бокале – доброе вино; Дан закрутил роман с приезжей певичкой…

Когда к ним зачастила ослепительная Ириния, Дан не удивился. Небось хитрый дядя приманивает к себе увешанную каменьями престарелую невесту. Чудаковатая Ириния улыбалась младшему Ринвейну ярко напомаженными губами и при этом хитро так подмигивала, с намеком. Тот тишком посмеивался: нервный тик ее мучит или душевная болезнь?

Однажды вечером дядя откупорил запотевшую бутыль красного выдержанного и торжественно водрузил на стол:

– Празднику сегодня быть! Что смеешься? Нашел я тебе невесту, да какую! Девушка во всех отношениях солидная, и на возраст не смотри. Главное, она согласна. Я об Иринии. Слушай теперь…

Кто бы мог подумать, что дядя – настоящий знаток витиеватой словесности и вычурных комплиментов. Дан выслушал, покивал и пьяненько хлопнул по столешнице пузатым серебряным фужером. Вино щедро плеснуло через край, но чего жалеть! Не бедствуют.

– Да я не против! Буду ходить за ней с веником, песок подметать.

– Дурак ты! Через десять лет она превратится в старуху, и все перейдет нам! Жить на что собираешься? У тебя в кошельке моль дыру проела.

– Моль мою половину дохода не проела, а таким способом зарабатывать… Да у нее шея морщинистая, как у черепахи. Ну и шутки у вас, дядя!

– Какой доход?! Ты видел, что подписывал? Сам мне все продал, все! Я купил гнилье! И превратил в золото! Своими руками, вот этими!.. Вот, взгляни, я с тобой уже расплатился…

Дан не поверил ни собственным ушам, ни глазам. В документах с печатью гномьего банка и собственной его, Эданэля Ринвейна, подписью значилось, что господин Ринвейн-старший выкупил долю совладельца и в течение полугода с ним успешно расплатился. Бред какой! Дан потряс головой, но бред не исчез.

– Не трусь! – насмешливо хмыкнул дядя. – Дом остался за тобой, барчонок.

Знакомые гномы из банка отчего-то оказались на стороне Руфина. Марий даже пальцем у виска покрутил, мол, сам же подписывал да при свидетелях! Дан пошел домой, но улицы казались ему чужими, незнакомыми. Присел на ступеньку храма Иллиатара перевести дыхание и невольно покосился на ветхую лачужку сиротского приюта. На крылечке четверо несмышленышей возились с котенком, за ними приглядывала девочка лет десяти. Дети в чиненой застиранной одежде, а зверек пыльный и наверняка блохастый, но так заразительно веселятся! И язык не повернется назвать их жалкой приблудой. А он, хозяин особняка, жалок. Дурак потому что, а не Ринвейн никакой. Барчонок паршивый… Пойти по друзьям и клянчить в долг? Ха! А кто даст? Пока золотишко в кармане бряцает, ты всем друг и брат, а оставшийся на бобах идиот никому не нужен.

Домой он вернулся под вечер, не обращая внимания на Руфина, поднялся в материну комнату. Открыл шкатулку.

– Где?

– Что? – Дядя непонимающе приподнял брови.

Ничто больше не держало в этом доме, и дорожный мешок Дан собрал мгновенно. За воротами криво усмехнулся, представив себе выражение дядиного лица, когда в дверь к нему постучит матушка Силанья в компании святого жреца, капитана стражи Вышковиц и оравой разновозрастных детишек. По дарственной Эданэля Ринвейна, свидетелями подтвержденной, особняк с прилегающей землей поступал в полное распоряжение сиротского приюта при храме.

Следующий урок жизнь решила преподать в харчевне. Заведение не внушало доверия, но голод не тетка, за дверью не обождет. Дан старался быть настороже и от компании явных завсегдатаев отсел подальше в уголок. Поблагодарил подавальщицу, когда та брякнула на грязный стол щербатую тарелку с какой-то тюрей. Грустно поковырялся в мутной гуще, соображая, он помрет сразу или помучается? Внезапный девичий вскрик резанул слух. Дан вскинулся и обомлел. Один из мордоворотов усадил подавальщицу к себе на колени и теперь щипал грязными пальцами за бедра! Конечно, благородное сердце не выдержало. Положив руку на эфес сабли, Дан храбро вышел в центр комнаты и… вызвал мужиков на дуэль. Всех по очереди. Только селяне не желали знать о правилах дуэли. Потому всем скопом намяли бока «неместному», и тот неделю пролежал пластом у престарелой Варьи, не в силах шевельнуться. Впрочем, к знахарке его сами мужики и принесли, сообразив, что несколько перестарались. Выздоравливая, Дан безразлично рассматривал набивший оскомину закопченный потолок деревенской лачуги и усваивал то, что втолковывала женщина.

– Городские… У тя шо, разум в ухи ушел? Ишь какие, глядишь, крышу пробьют. Маланья давно привышная, знает, как денюшку лишнюю сбить. А он дуелю захотел! Дулю тебе, а не дуелю! Первым надо в бубен бить, а коль не можешь – тикай! На наших, чай, помутнение нашло, не иначе. Прикопали б под кустом, тада шо?

Дан научился «бить в бубен», «тузить под микитки» и ходить «стенка на стенку». Собралась компания таких же ловцов удачи, как он, и стали кочевать по всей империи, сопровождая торговые обозы. Кое-где поминали их не слишком хорошо – пьяная драка и погром в трактире были делом заурядным. Съездили в Равенну, похохотали над столичными кошелками в сопровождении вьюнош, бледных оттого, что лица напудрены и пестрят наклеенными мушками.

Потом – рабство. Даже когда ставили метку, Дан отказывался верить в реальность происходящего. Резкая жгучая боль – и как результат клеймо в виде круга с вписанной в него буквой «Т». Собственность госпожи Ольмеды Тилорн. Тогда Дан и понял, что отнюдь не все женщины мира созданы для того, чтобы доставлять ему удовольствие.

Госпожа Тилорн доходчиво объяснила, что остроухий нелюдь в ошейнике и с рабским клеймом далеко не уйдет, а если и удерет чудом, то ни один корабль не возьмет на борт беглеца. Дан не поверил, а зря. Первая же попытка бунта, и он на собственной шкуре прочувствовал коварство ошейника. Ругань и потрясание кулаком зачарованная вещица расценила как угрозу хозяйке и немедленно сжалась, перекрывая доступ воздуха. Попытка бегства завершилась в четверти версты от господских ворот с тем же результатом. И здорово повезло, что его успели найти вовремя!