Дмитрий Володихин - Полдень сегодняшней ночи

За Юбилейной Завеса нашел заводскую ограду. Он ненадолго приостановил свой неумолимый ход, то ли собираясь с силами, то ли предвкушая экзотическое удовольствие, которого с давних пор был лишен. О, сколь долго пришлось ему бездействовать! В прошлый раз, под солнцем полдневным, в жаркой и богатой стране, им, Завесой, привели в руины гордый город Гоморру. Там встретилось ему кое-что, способное противодействовать и тем самым приводить в азартное настроение. Немного, но все же. Не тот сладкий и могучий хаос первых дней, но все же. Не то буйство демонических сил, как в угрюмом Тартессе, у Геракловых столбов, но все же. Здесь все так уныло и так слабо! Как сухая ломкая трава на сумеречной равнине… Хилые воины, тупые маги, лишь тот холм в отдалении, там мрак погуще, да, погуще, это тело самоубийцы, погребенного по обряду слепых… И вдруг такая услада. Достойный пучок первозданных энергий, пребывающих в опасном смешении. Скудная душа, отпущенная Завесе, способна была испытывать радость и томиться, но всякий раз ей для этого требовались забавы и огорчения тысячекратно более грубые и сильные по сравнению с человеческими. Когда он взломал ограду и принялся сносить заводские корпуса, весь в сиянии голубых молний, весь в парах едкой химии, весь в грохоте падающих стен, душа его нежилась… Прелесть! Старый кирпич цвета венозной крови взрывался под его напором, трубы взмывали свечками и рушились на какие-то утлые вагончики, фейерверк электровспышек рассыпался чудовищным конфетти, вовсю брызгали краснотой лохмотья человечины. Три тысячи лет ожидания ради четверти часа действия! Десятки веков неволи ради десятков минут праздника! Что ж, оно того стоило.

Завод «Электроприбор» перестал существовать.

Завеса прошелся по призаводью, снося гаражи, ангары, будки сторожей, и вышел на пустырь. Больше двух тысяч горожан, попавшихся ему на пути от пакгаузов до пустыря, расстались с жизнью. Экран сделал энергичный разворот. Собака трансформировалась в безымянное чудовище, знания о котором были утрачены византийцами еще в VIII столетии. Ростом оно втрое превосходило овчарку и двигалось на своих шести щупальцах намного резвее. Город напоминал к тому времени обезображенное тело, кровавый обрубок, чудом сохраняющий жизнь. Полоса разрушений, оставленная Завесой, рассекла его надвое, и теперь палач Электрозавода намеревался несколькими широкими мазками «зачистить» все то, что осталось слева и справа.

Экран уже распластал с десяток деревянных домиков частного сектора, когда путь ему преградила река. Сонная речная вода противу всех естественных приличий вздыбилась мутным зеленым барьером и быстрыми струями потекла вверх по экрану, роняя ряску и комья ила, понемногу всасываясь внутрь. Поглотил бы Завеса эту тихую подгороднюю речушку, да вдруг отпрянул, и вся водяная масса обрушилась в обмелевшее русло. За рекой, на возвышении, стоял полуразрушенный Спасский храм. На церковном холме не происходило никакого движения: тишь, да носится взбитая ветром пыль… Завеса постоял с минуту у самого берега, и пока он не двигался, камышины от невыносимой силы искажений скручивались в замысловатые спирали. Медленно, как бы нехотя, экран отвернул от реки. Полоса искажений исчезла.

Вскоре это древнее существо уже удалялось от города по шоссе, обозначенном на картах Подмосковья А-101.

Маньяк-маньяк-2

11 июня, утро, но уже довольно приемлемое

– Петрович, всюду маньяки! – дверь Кириллу Бойкову открыл пожилой мужчина в стареньком тренировочном костюме. Он излучал высокопробное недовольство. Подслеповато щурясь, владелец квартиры отхлебнул дымящийся кофе из алюминиевой кружки. Такие кружки во всяческих казарменных общежитиях, где нет водопровода, ставят рядом с никелированным ведром, явственно намекая: захотелось воды – зачерпни кружкой, не суй в чистое питье грязную ладошку. Очень, очень небогатая кружка. Медленное, бесстыдно растянутое отхлебывание кофе в дверях недвусмысленно сообщало: если уж нас угораздило попасть в самую гущу вторичного продукта, не стоит суетиться. Тем более неуместно мальчишество, все эти незамысловатые шуточки о маньяках… Обладатель барачной кружки по-стариковски поджал губу – как если бы к потомственному провинциальному учителю пришел подающий надежды юноша и с порога бухнул: «Как жаль, что у нас еще не завели стриптиз!» С губой, впрочем, получилось немного жалобно, поскольку она была рассечена надвое, – подобием сабельного удара, как мнилось разнообразным знакомцам… Да вот беда, для боев под Каховкой и на Перекопе пожилой мужчина выглядел все-таки избыточно юным. Хотя в целом любитель кофе не вызывал ассоциаций с чем-нибудь новым, и нераспакованным. Возможно, сказывалась высокая степень амортизации… Сутулый – чуть ли не горбатенький, хотя, кажется, не горбатенький; морщины во весь лоб; походка шарк-шарк – слышно из-за двери… Маленькие глазки, правда, приятного мечтательно-голубого колера. На шее – потемневший от времени серебряный крестик. Две черты несколько принаряжали подержанную и блеклую внешность. Во-первых, привычка носить старинные «профессорские» очки в золотенькой оправе. Во-вторых, триумфальная академическая шапка совершенно седых волос. Притом, волосы были приведены в совершеннейший порядок и лежали на голове как-то даже щегольски.

В дверях стоял светлый витязь Андрей Петрович Симонов и выглядел он как аутентично нищий профессор Московского университета.

– Доброе утро, воевода. Ты несколько преувеличиваешь. Мы имеем на сегодняшний день всего одного маньяка. Кроме того, новость о маньяке, пожалуй, самое безобидное из той обоймы неприятностей, которую мы обрели нынешней ночью.

…Кстати, лезвие, которое когда-то повредило нижнюю губу Андрея Петровича, крепилось к колесу. Царь Набу-аплу-уцур обожал применять колесницы на поле боя. А залечить отметину до полного исчезновения не удавалось, поскольку колесничные ножи были закляты Син-намму, молодым и талантливым вавилонским магом… Он тогда ввел в военное дело много нового. За что и попал после смерти в провинцию Костежуй-III без права на службу в вооруженных силах Воздушного королевства. Ему была посвящена персональная, 1822-я статья в Конкордате 1491 года; это большая честь за большие заслуги, хотя означает она не так что бы уж очень приятную вещь: мучиться магу до самого Страшного суда, и никакой передышки в доблестных рядах королевской армии! Среди тех, кто выкрал его из храма владычицы Иштар, был невысокий иудей с рассеченной губой… Симонов сменил с тех пор множество тел, но шрам всякий раз без видимой причины возникал в день восемнадцатилетия очередного тела.