Вера Школьникова - Стрела на излете

Заморозки случались и раньше, с этим можно справиться, а вот если король решит проверить, как правители провинций исполняют его распоряжения, беды не избежать. Корвин и без того на волоске висит, пока Чанг у власти. А проклятый министр и при короле неплохо устроился. Вот уж воистину, такой и в бурю выплывет, и в огне не сгорит! Больше, чем министра, Тэйрин ненавидела только Мэлина. Эти двое разрушили ее жизнь.

Сквозь шум ветра прорвалось лошадиное ржание, хлопнула дверь, внизу засуетились слуги. Вскоре девушка услышала знакомые шаги и съежилась в кресле, загородившись подносом. Корвин вошел в комнату, сбросил на руки лакею насквозь промокший плащ, раздраженным движением вырвал у служанки из рук полотенце, вытер слипшиеся сосульками волосы:

- Отвратная погода.

- Иди в спальню, переоденься, ты можешь простыть.

- Да, верно, прикажи, чтобы согрели вина, и пусть плеснут туда белого огня. Я сейчас вернусь, - Корвин вышел, Тэйрин отослала растерявшуюся (герцога сегодня не ждали) служанку на кухню и подошла к закрытым ставням. Ей самой есть расхотелось.

Зачем он приехал? Опять мучительно долгий вечер, заполненный ничего не значащими фразами, а потом - столь же мучительная ночь. Когда-то, целую вечность назад, она поклялась, что никогда не будет лгать Корвину, а он обещал любить ее, пока она честна. Ну что же, тогда не удивительно, что герцог разлюбил жену - с той проклятой ночи она все время лжет. Каждым словом, каждым жестом, да что там словом, даже ее молчание - ложь. Их словно опутала липкая паутина, вот только паука нет, они плетут ее сами, высасывая друг из друга соки.

Почему она молчит, почему он терпит? Надежда, слабая, жалкая, как ветхий гобелен, вытканный какой-нибудь пра-пра-прабабкой. Выкинуть стыдно, держать в парадных покоях позорно, и выцветшая тряпица доживает свой век где-нибудь в укромном уголке. Надежда, что они справятся, что все будет, как раньше. Без этой надежды незачем жить.

Вечер тянулся бесконечно долго, Корвин пил кубок за кубком и каждый раз подливал в вино все больше белого огня. Тэйрин все глубже вжималась в кресло, мечтая слиться с обивкой, стать незаметной, чтобы он забыл про нее. Последнее время герцог много пил, по утрам вокруг его глаз набрякали землистые мешки, и Тэйрин с ужасом вспоминала Ванра Пасуаша.

Она боялась, что Корвин повторит судьбу своего отца, и порой ей казалось, что он боится того же самого, и топит этот страх в кувшине с вином. Пасуаш получил титул, но не смог удержать власть и спился от бессилия. Корвин пока держался на лезвии ножа, беспощадно калеча душу. Каждый шаг, каждое слово с оглядкой. Ее научил страху Мэлин, его - Чанг, и они оказались слишком способными учениками.

Бутыль с белым огнем быстро пустела, взгляд Корвина остекленел, речь замедлилась, хотя оставалась внятной. Он поднялся, подошел, и взяв Тэйрин за руку, потянул ее из кресла:

- Идем наверх.

Девушка судорожно сглотнула, но послушно поднялась, не дожидаясь, пока он перекинет ее через плечо. Супруг в своем праве, а она все еще не родила наследника. И слава Семерым, дети должны зачинаться в любви, а от их любви осталась одна только горечь… Но герцогу нужен законный сын, и Корвин не успокоится, он не понимает, только смотрит на нее тяжелым взглядом и говорит, что нужно чаще пытаться, что они еще молодые, а сам тайком ходил к белой ведьме. Словно та может вылечить от нелюбви!

В спальне было холодно, служанка забыла принести жаровню, простыни напитались влагой и неприятно холодили кожу. Она неудачно легла, голова уперлась в деревянную спинку кровати, но Тэйрин боялась шевельнуться. Было больно, но стоит двинуться или издать хоть звук - и станет нестерпимо. Корвин брал ее яростно, жестоко, изливая вместе с семенем бессильный гнев, ревнивую память и страх потери. Потом он засыпал, отодвинувшись на край постели, повернувшись к жене спиной, а она плакала беззвучно, чтобы не разбудить, а утром запудривала синяки на запястьях и шее, стараясь не замечать сочувственный взгляд служанки.

Должно быть, он не мог иначе, но каждая ночь убивала те жалкие остатки любви, что еще оставались в ее памяти. И даже самой себе девушка боялась признаться, что уже не хочет, чтобы все стало "как раньше", а мечтает только об одном - вернуться домой. Но у нее больше нет ни дома, ни отца - "как раньше" не будет уже никогда.

И тогда она спускалась к морю, скинув платье, обнаженная, заходила в воду. Соленые волны смывали слезы, очищали тело от невидимой грязи, глиняной коркой застывшей на коже, придавали силы. Море единственное осталось неизменным, люди, даже самые близкие, могут предать, уйти, солгать, и только волны будут вечно биться о скалы, прилив чередоваться с отливом. Морю можно верить. Пожалуй, море - единственное, что все еще объединяло ее с Корвином. Море и умирающая надежда.

Весна, наконец-то, вступила в свои права, вода прогрелась, в розарии распустились бархатные розы, когда Тэйрин убедилась, что Корвин добился своего. Служанки наперебой поздравляли госпожу, с благоговением передавая друг другу тазик для умывания, над которым герцогиню настигло утреннее недомогание, а девушка, сцепив пальцы в замок, пыталась привести мысли в порядок. У нее будет ребенок, но самое главное - Корвин оставит ее в покое. Найдет себе любовницу, как принято в знатных семьях, когда жена в положении. Свободна, наконец-то свободна! Но почему же от этого так больно?

Приведя себя в порядок, Тэйрин спустилась к завтраку. Герцог редко составлял ей компанию по утрам, он вставал раньше и возвращался только к вечеру, а на вилле она порой неделями оставалась в одиночестве. Но сегодня она услышала знакомые шаги - каблуки звонко стучали по мраморным плитам, Корвин вбежал в залу, лакей едва успел распахнуть дверь. Неужели служанки проболтались? Нет, они бы не посмели. Девушка подняла голову и глянула на мужа - как давно она не видела на его лице этой беззаботной улыбки… с той самой ночи… С тех пор он если и улыбался, то вымученно, силком растягивая уголки губ в кривую ухмылку.

- Тэйрин! - Его голос звенел от возбуждения, - король! Король прислал письмо. Он одобряет мою дальновидность, считает, что за огненным порошком - будущее, и что я оказал империи великую услугу, сохранив рецепт!

Девушка медленно кивнула, чувствуя, что на глаза против воли наворачиваются слезы - это полное и безоговорочное прощение! Теперь даже Чанг не посмеет тронуть Корвина, раз сам король не увидел в действиях герцога Квэ-Эро измены, а напротив, похвалил. Но радость смешалась с болью - все было напрасно, они разбили свою жизнь из-за мыльного пузыря! Стоило только подождать год, да что там год, пару месяцев! Но кто мог знать, что король вернется! Во всей империи в это верила одна наместница, за что ее и почитали блаженной. Она прикусила губу - каждому воздается по его вере: Саломэ верила, они - нет, теперь бывшая наместница счастлива с любимым, а им слишком поздно склеивать разбитый витраж. А Корвин продолжал: