Искандер Севкара - Герой по принуждению

Проверив, напоследок, не забыл ли чего в спешке, я задернул в комнате тяжелые, темно коричневые шторы, выдернул из факса телефонный кабель и оставив включенным светильник у изголовья софы, вышел в прихожую. Вещи в дорогу были собраны еще с вечера в три сумки. Одев на голову черную, вязаную шапочку, я присел на табурет, чтобы спустя мгновение, встать со словами:

— Ну, с Богом.

Хозяйские электронные часы, висевшие над дверью, высвечивали ярко-зеленые цифры, показывающие мне, что уже наступило пять часов сорок минут в то время, как мои наручные убежали на восемь минут вперед. Ну и хитрая же все-таки это техника, часы. Мои, например, умудряются то спешить на пять минут в сутки, то отставать минут на десять, а иной раз, несколько недель подряд идут с удивительной точностью. Японские, видишь ли, "Ориент", черт бы их подрал.

Ну, да, ничего страшного, эти восемь минут я сегодня рассматривал, как некий, дармовой гандикап и потому не стал переводить часы вперед. Повесив на плечо ту из сумок, которая была, потяжелей, я взял в руки две большие, но легкие, дорожные сумки, одна из которых была с колесиками. Обе были доверху заполнены подарками для дочери и моих племянников и потому больше всего походили на туго надутые мячи, и открыл входную дверь.

С лестничной клетки мне в лицо пахнуло тяжелым запахом помойки, доносившимся от мусоропровода, который был забит мусором уже выше третьего этажа. Вызывать лифт, который тоже, почти наверняка, окажется загаженным местным малолетним хулиганьем, мне не захотелось и потому я бодро потопал вниз пешком, шкрябая колесиками сумки по ступенькам лестничного марша. Мысленно я уже был дома и потому не замечал этой вони.

Вместе с радостным волнением я ощущал и некоторое беспокойство. Прошел еще один год и я по-прежнему, не отважился бы назвать его удачным, три с лишним года я не был дома и не видел дочери, но уже одно то, что в это зимнее утро я направлялся на вокзал, наполняло меня радостью. Все-таки, максимум через сорок часов я увижу свою дочь, а это было самое главное.

От таких мыслей меня невольно отвлек тяжелый, горячий запах псины, смешивающийся с затхлым запахом гниющего болота, поднимающимся из подвала. Быстро, почти бегом, под злобное рычание, доносящееся из-под лестницы, я пересек полутемный подъезд, едва-едва освещаемый слабосильной лампочкой, и, наконец, вырвался на свежий воздух, кляня на чем свет жильцов, превративших за каких-то пять лет этот, довольно красивый снаружи, восемнадцатиэтажный дом в форменные трущобы. Вонючие и загаженные донельзя.

Дом, нарядно облицованный белым и голубым кафелем, стоял в отдалении от оживленной улицы, укрытый от шума небольшим ельником. От дома к улице шла широкая, заметенная чистым, искрящимся снегом аллея, по краям которой рос густой кустарник, в котором летом любила прятаться детвора. Всю ночь шел снег и теперь все был покрытым пушистым, белым и искрящимся в лучах фонарей покрывалом. Дворники еще не принялись за расчистку дорожек и потому мне пришлось прокладывать себе дорогу, идя по пушистому, поскрипывающему под сапогами, снежному ковру.

Пройдя сквозь ельник почти до половины, мои ноздри, успевшие отойти от амбре бытовых отходов, псины и гниющего болота, уловили новый запах. Резкий и очень необычный. Пахло одновременно серой, ладаном и фиалками. Аллея в этом месте, резко поворачивала вправо и за кустами, укрытыми снежным саваном, мне не было видно источника странного запаха, который с каждым моим шагом, становился все сильнее. Не сбиваясь с быстрого, бодрого шага, я прошел поворот и прямо под очередным фонарем увидел на широкой дорожке большое, изумрудно-зеленое пятно, как будто кто-то вылил на снег ведро зеленки. Пятно это и издавало тот сильный, но довольно приятный аромат и быстро расползалось по снегу.

Подходя ближе я понял, что источником сего безобразия была круглая, черная склянка, лежавшая в самом центре пятна на боку. Из коротенького горлышка вытекала темная, почти черная, густая жидкость, которая и окрасила снег в изумрудно-зеленый цвет. Обходить пятно мне не представлялось возможным, поскольку с одной стороны дорожки стояла бетонный, решетчатый забор, а с другой, рос густой кустарник. Мне же, только того и не хватало того, чтобы из-за чьей-то шалости обходить это зеленое безобразие и продираться сквозь кусты.

Пачкать сапоги этой зеленой гадостью, мне тоже не хотелось. В хорошем сцеплении подошвы своих теплых сапог со снегом я был вполне уверен, пятно в ширину было не более трех метров, а сумки мои были не такими уж и тяжелыми. И, в конце концов, я все-таки взрослый дяденька и умею ловко прыгать через лужи. Да, и не поворачивать же, в самом то деле назад, и не идти к автобусной остановке другой дорогой.

Быстро ускоряя ход, я разбежался и прыгнул. В последнее мгновение я понял, что хоть чуть-чуть, а все же зацеплюсь за эту зелень, уж больно быстро она расползалась по снегу. Впрочем, это ощущение длилось недолго, так как уже в следующее мгновение я понял, что мой прыжок оказался, мягко говоря, не совсем удачным. Понял я это прежде всего потому, что мне в глаза, внезапно, брызнула яркая, чистая голубизна неба. От неожиданности я зажмурился и, приземлившись хотя и удачно, сразу же почувствовал, - что-то здесь не так, не слава Богу. Вот только что?

Стоя с закрытыми глазами я слегка шевельнул ногой. Как я и предугадывал, под ногой раздался тихий шелест опавших листьев. Именно этот, а не какой-либо иной запах я и чуял. Аромат фиалок в сочетании с ладаном, перемешанный пополам с серой, остался где-то в другом месте, а здесь остро пахло осенью. Затаив дыхание, я энергично поводил ногой из стороны в сторону. Так оно и есть! Под моей ногой шелестели опавшие листья! Сердце у меня в груди, застучало громко и тревожно. Мои щеки и мочки ушей, которые еще несколько секунд назад пощипывал мороз, явственно ощущали тепло, а льдинки на моих усах, быстро таяли.

Стоя на опавшей, шелестящей под ногами листве, я все еще боялся открыть глаза. Полной грудью я вдохнул теплый, после мороза, воздух. Он был, чист, свеж и напоен яркими ароматами осени. Опасаясь неизвестно чего, я опустил сумки наземь и сорвал с рук перчатки. Быстро сунув правую руку в карман куртки, я нащупал холодный газовый баллончик и открыл глаза. Мое сердце бешено заколотилось, отзываясь неприятным шумом в ушах, перекрывая все остальные звуки, хотя увиденный мною пейзаж, был очень идиллический и в нормальных условиях подействовал бы на меня успокаивающе.

Я стоял на широкой проселочной дороге, довольно ровной и посыпанной ослепительно белой, то ли известняковой, то ли мраморной крошкой. Справа от дороги, впереди, покато вздымался склон высокого и широкого холма, покрытого еще зеленой, хотя уже и начинающей буреть, высокой травой. Холм был украшен живописными деревцами, начинающего багроветь, боярышника.