Том Арден - Король и Королева Мечей

Умбекка могла бы и больше распространяться на эту тему, и частенько так и делала. Однако, с какой бы жестокой критикой она ни обрушивалась на дуэний, была одна персона, для которой она делала исключение.

«Вы же понимаете, милочка, — говорила она, — что мои высказывания к вам отношения не имеют».

Что характерно — именно эта дуэнья и была главной и почти единственной слушательницей гневных тирад Умбекки. Это была ее давняя подруга из Ириона, вдова Воксвелл. После трагической гибели супруга несколько лун вдова прожила в Цветочном Домике, где за ней присматривала только одна-единственная старушка служанка. Но можно было не сомневаться (Умбекка, по крайней мере, не сомневалась) в том, что Бертен была несчастна. Разве могла она быть счастлива в опустевшем доме, когда на свете теперь не было ее драгоценного супруга? Ну и что, что сама вдова утверждала, что у нее все хорошо? Наверняка пережитое горе повредило рассудок бедной женщины. В итоге Умбекка, пользуясь своим авторитетом — как-никак она стала женой губернатора, — распорядилась, чтобы Цветочный Домик был заперт, служанка уволена и чтобы вдова переехала в дом губернатора.

Этот акт милосердия встретил в деревне горячую поддержку и одобрение — в особенности после того, как Эй Фиваль сделал его темой проповеди.

Некоторое время вдова жила счастливо (вернее, так все думали) в качестве компаньонки свой дорогой подруги, поэтому жители Ириона несколько удивились, узнав о том, что в конце концов вдова Воксвелл «воспользовалась ситуацией». Перед наступлением сезона Терона вдова должна была переехать в Варби и стать там дуэньей некоей мисс Пеллигрю. Целую луну, если не больше, только об этом и сплетничали. Некоторые искренне жалели «бедненькую госпожу Вильдроп», потрясенные неблагодарностью вдовы, другим была неприятна мысль о том, что вдова станет работать по найму, а третьи не без оснований указывали на то, что вдова совершенно не годится для такой работы.

Если на то пошло, вдова Воксвелл была однорукая.

Реакция Умбекки на это всех изумила. Люди думали, что она воспротивится, запретит подруге ехать в Варби. А она, напротив, весьма благосклонно отнеслась к планам Бертен. Умбекка посчитала, что вдова постепенно осознает свое новое место в жизни. Разве это благородно — жить в доме, где тебя принимают из милости? И что такого постыдного в том, чтобы служить в доме у уважаемых господ? Если уж теперь в высшем свете существуют дуэньи, то почему бы не стать дуэньей такой женщине, как Бертен Воксвелл, которая отличалась высочайшей моралью?

Если Умбекка о чем и сожалела, так только о том, что ее дорогая подруга станет растрачивать свои воспитательские таланты на чужое дитя. Вскоре мисс Кате также предстояло вступить в пору совершеннолетия и выйти в свет. По идее, можно было надеяться на то, что вдова сама поймет, на какую юную особу ей следует направить свой взор, в чем состоит ее долг. «Что ж, — могла бы с тяжким вздохом сказать Умбекка, — ни от кого в этом мире нельзя ожидать совершенства, и уж тем более — от женщины, обезумевшей от горя и тоски».

А когда вдова отправилась в Варби, вместе с ней поехала Умбекка.

— Нирри! — воскликнула толстуха, когда они с Катой вошли в дом.

Служанка Умбекки со всех ног бросилась им навстречу, напуганная тем, что хозяйка вернулась так рано. Умбекка сразу обрушилась на служанку с таким количеством приказов и упреков, что та растерялась.

— Помоги раздеться! Сними с меня драгоценности! Нет, ты только посмотри! Тут у нас что — приличный дом или притон какой-нибудь? Почему на столе еще не убрано после чая? И камин еще не зажжен? Мы будем ужинать в своих комнатах, и притом немедленно!

Да, только немедленная и обильная трапеза могла помочь Умбекке избавиться от злости.

Трапеза действительно была обильной. На публике Умбекка жеманничала, соблюдала этикет, а у себя дома, усевшись у камина, она с жадностью набрасывалась на еду и набивала рот пирожными, холодной курятиной, взбитыми сливками и вареными почками, тартинками с салатом и ломтиками окорока. Порядок поедания деликатесов значения не имел. Еду она хватала руками, а, прожевав очередную порцию, осыпала проклятиями порочную вдову Воксвелл, которая столь постыдным образом нарушила свой долг, так безобразно пренебрегла своими обязанностями.

Это ей просто так не пройдет!

Несчастная Нирри бегала по лестнице вверх и вниз, совершая рейды в кладовую.

Ката же только рассеянно гоняла вилкой по тарелке куски еды. Тетка выругала ее, отобрала у нее тарелку и все съела сама — мясо, тушеную тыкву и маринованную свеклу.

За опущенными шторами моросил дождь.

Наконец Умбекка поднялась и отошла от стола. До трапезы ее тело тряслось от злости, подобно огромному куску холодца. Теперь она была готова противостоять всем превратностям судьбы с непоколебимостью скалы. Поросячьи глазки злобно сверкали на ее лоснящейся физиономии.

— Немедленно отправляйся спать, девочка моя! — рявкнула она и, позвав Нирри, велела принести ей зонтик и шляпу.

Ката возразила:

— Тетя, но ведь еще так рано!

— Рано?! — Умбекка гневно воззрилась на племянницу и подтолкнула ее к двери. — А ты думаешь, что легкомысленные девушки, которые завидуют избранницам господина Бергроува, заслуживают чего-то еще? Отвечай, когда тебя спрашивают! — И, не дожидаясь ответа, Умбекка указала на дверь: — Ступай к себе, немедленно! Нирри, запри ее на ключ!

Ключ повернулся в замке. Ката упала на постель, но довольно скоро вскочила, подбежала к окну, нетерпеливо раздернула шторы и уставилась в темноту. Вокруг площади горели фонари, освещали мокрую, блестящую мостовую. Обходя лужи, стремительно вышагивала Умбекка, ее зонт был подобен боевому щиту. Словно разгневанный воин, шла она войной на дом, где до сего дня Пелли была поручена заботам вдовы Воксвелл.

Что же могло произойти? Ката часто слышала, как тетка восхваляет вдову Воксвелл. «Бертен Воксвелл, — говаривала Умбекка, — образцовая дуэнья, она свою подопечную водит на коротком поводке, она не терпит никаких возражений. Как она непохожа на других — обленившихся, равнодушных дуэний!»

Ката в отчаянии отвернулась от окна. До сих пор у нее перед глазами стояло смеющееся лицо Пелли, восседавшей на сиденье «стрелы» рядом с господином Бергроувом. Зависть желчью закипала в ее душе. Она завернулась в теплую шаль и села у камина. Одно дело было завидовать Джели — хорошенькой, всем нравящейся Джелике Венс.

Но завидовать Пелли Пеллигрю? Этой дурнушке?!

Дождь колотил по оконному переплету, завывал ветер.