Мервин Пик - Титус Гроун

Но сегодня Фуксия не собиралась задерживаться здесь слишком долго. Взглянув последний раз в окно, она направилась влево. Как и следовало ожидать, через двенадцать шагов показались ступеньки, ведущие во вторую галерею чердака. Жаль только, что отсюда нельзя было увидеть нижний уровень – перила на этой лестнице, тоже винтовой, были слишком высоки. Фуксия стала медленно спускаться по ступенькам, с сожалением в последний раз оглянувшись на окно с видимым в него кусочком неба.

Здесь, во мраке, все происходящее в Горменгасте казалось жизнью из другого мира. А у нее был собственный мир, вполне умещавшийся в пределах чердака. Фуксия представляла, как в темноте вокруг нее движутся давно придуманные ею люди, как они танцуют, шутят, смеются, рассказывают друг другу различные занимательные истории.

Девочка постояла немного, а потом направилась дальше, к цели своего путешествия – на громадный балкон, куда вели двадцать ступенек. Ступени были крутые и расшатанные, по ним нужно было идти осторожно. Кроме того, Фуксия несла с собой провизию и свечу, нужно было не уронить эти столь необходимые в уединении на чердаке вещи.

Наконец последнее препятствие осталось позади, Фуксия вцепилась пальцами в полированные перила. Внизу, как всегда случалось в такие минуты, в ее воображении ее ожидали пять персонажей. Первым был, конечно, Манстер – он большой пересмешник, но ведет себя, тем не менее, очень тактично. Вот он пробирается по покрытому слоем пыли полу и, подойдя к балкону, учтиво наклоняет голову в знак приветствия. А потом Манстер примется, как обычно, отыскивать свой набитый золотом бочонок. Вторым пойдет Дождевик – как всегда, с низко опущенной головой и сложенными за спиной руками. За ним семенит на привязанной к ошейнику цепочке тигренок…

Однако теперь Фуксии было не до этих персонажей – и потому она прошла мимо высокого кресла, в котором обычно сиживала, мысленно размышляя о придуманных друзьях. Потянув на себя болтавшуюся на одной петле дверь, девочка оказалась в третьей галерее чердака.

Положив узелок с провизией на столик в углу, Фуксия легким движением распахнула решетчатые ставни окна. Потом девочка наклонилась, чтобы подтянуть сползший чулок. Эта комната тоже была особенная – тут она любила размышлять о собственном житье-бытье. И порассуждать вслух, даже поспорить с собой – все равно тут никто ее не услышит. Вот и теперь, выглянув в окно и осмотрев крыши соседних зданий, Фуксия медленно протянула, словно наслаждаясь звуками собственного голоса: «Я одна!» И тут же, положив локти на подоконник, добавила: «Одна! Мне хо-ро-шо! Никто мне не помешает. Не то, что в комнате. Никто не станет поучать, как я должна вести себя, потому что я леди. Нет! Тут я могу делать все, что захочу. Тут хорошо. Никто не знает, где я. И Флей не знает. Папа тоже не знает. И мама не подозревает даже. Никто, никто не знает, даже нянюшка. Только я – я сама знаю, куда мне идти и как вести себя. Я всегда здесь. Не сосчитать дней, в которые я уже приходила на чердак. И впереди еще много дней, когда я буду приходить сюда и вот так вот облокачиваться о подоконник. Как хорошо быть одной! А теперь…».

Тут девочка подошла к столу и стала развязывать узелок с едой: «Наверное, пора нам завтракать…». Но тут взгляд ее случайно упал на окно, и она увидела далеко внизу двух слуг – по-видимому с кухни. Вообще-то она любила смотреть за мирской суетой с высоты своего положения, люди в это время сновали туда и сюда постоянно, но что-то насторожило Фуксию, заставило прекратить терзать неподатливый узел и подойти к окну поближе. Что-то определенно тревожило ее душу, и девочка неприятно поежилась – самым противным было то, что она не могла понять причины беспокойства. Ведь глупо же было просто предположить, что ее встревожил вид слуг. А уж когда к слугам подошло еще несколько человек, и они стали отчаянно жестикулировать, Фуксия окончательно утвердилась во мнении, что произошло нечто необычное. Девочку тревожило еще и то, что к стоявшим внизу присоединялись все новые люди. Этого было достаточно, чтобы Фуксия окончательно потеряла благодушное настроение и ощутила тревогу.

– Что-то случилось, – забормотала наследница рода Гроунов, – да-да, что-то определенно произошло. Что-то такое, о чем мне не сказали. Не захотели сказать. Ах, как я не люблю их. Собрались, как муравьи, чешут языками. Уж лучше бы работали – за что их только кормят? Ах, будь оно неладно.

Разом осознав, что теперь на целый день не удастся отделаться от неприятного предчувствия, Фуксия повернулась к столу, вытащила из узелка грушу и механически вонзила зубы в сочную мякоть плода. Чем бы заняться? Ну, посидит она в кресле, помечтает, если будет настроение – даже мысленно разыграет какую-нибудь сценку… Потом – как заведено, спустится вниз, попросит у нянюшки чаю и сытный полдник. А пока… И все-таки виденное внизу не давало девочке покоя. Там определенно что-то случилось…

Фуксия рассеянно обвела взглядом комнату. Стены тут были увешаны картинами – она сама рылась в пропыленных корзинах, отбирала найденные пейзажи и натюрморты, батальные сцены и пасторали. На перегородке висит большая картина, которую можно рассматривать каждый день, и все равно найдешь для себя что-то новое, что упустил прежде. Вот и сейчас девочка залюбовалась картиной, изображавшей горный пейзаж, в центре которого располагалась широкая дорога. На переднем плане картины изображено войско. Солдаты одеты в малиновые кафтаны. Чуть поодаль безвестный художник изобразил второй отряд, в желто-золотистых кафтанах – те, безусловно, оборонялись от наступавших. Фуксию всегда поражало мастерство живописца из прошлого – на картине было много деталей, но он тщательно вывел не только мелкие, едва заметные глазу кинжалы или, положим, рисунки гербов на спинах воинов, но и постарался придать лицу каждого участника сражения свое выражение. Картины, развешенные на других стенах и перегородках, были уже не столь впечатляющи, но все равно притягательны: голова ягуара, портрет двадцать второго герцога Гроуна с ровно расчесанными седыми волосами, групповой портрет – дети забавляются с кошкой. Вообще-то в комнате, где стояло больше всего корзин и ларей с рухлядью, было много и малых картин, но они были до однообразия скучные – потому что изображали в основном живших когда-то в Горменгасте знатных и не очень знатных людей с почти одинаково постными лицами. Ну скажите, какое настроение могут навевать ребенку подобные люди? То-то, именно потому Фуксия и оставила те картины там, где они были. Картины же, что подходили взыскательному вкусу дочери лорда Гроуна, были водворены на стены вовсе не из склонности хозяйки чердака к старинной живописи, а потому, что она любила удобно расположиться за столом, представляя, как изображенные на картинах люди и вещи начинают рассказывать ей различные истории. Причем один и тот же, к примеру, человек, мог излагать совершенно разные рассказы. С помощью этих картин Фуксия переносилась далеко за пределы Горменгаста, переживала бури и кораблекрушения, нападения врагов и страшные эпидемии. У девочки был свой мир, в который никто другой не имел доступа.