Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

— Что ее так развеселило? — спросил киммериец.

— Я сказал ей, что она красивее всех, кого я видел когда-либо, и я должен отдать ее Ледяной Лухи. Но, — сказал я, — сделать этого я не в силах. Мне легче принести в жертву Лухи самого себя. А она рассмеялась и ответила, что если я принесу в жертву самого себя, Ледяная Лухи выплюнет меня обратно.

Конан одобрительно хмыкнул. Прошлое воплощение Сэтлл ему определенно нравилось. Чего нельзя было сказать о ее сестренке…

— Я уже хотел пройти мимо нее и взять первую попавшуюся под руку женщину, любую, чтобы отдать ее Лухи. Но не успел. Великая Жрица заметила, что я о чем-то разговариваю с пленницей. Зрение у нее было отличное. «Отчего ты колеблешься? — громко спросила она меня со своего каменного постамента. — Красивее ее нет никого в этой толпе грязных и испуганных оборванок. Отдай же ее скорее Ледяной Лухи. Лухи ждет!»

Конан увидел, как молодой жрец вывел из толпы пленниц светловолосую девушку. Они медленно шли ко входу в башню, возле которой блестела ледяной макушкой и распахивала ненасытную пасть голодная Лухи. Толпа наблюдала за ними молча, восторженно и нетерпеливо.

— Если бы я не был жрецом Лухи, — прервала тягостное молчание Иглл, с болью наблюдающая за этой сценой, словно переживая ее заново, — я мог бы попытаться упасть перед Великой Жрицей на колени и умолять ее отдать прекрасную пленницу мне в жены или наложницы. Но жрецы обязаны давать обет безбрачия и целомудрия, нарушить который нельзя. Страшная и мучительная смерть грозит нарушителю обета. Я не мог просить, не мог умолять, не мог даже выкупить жизнь пленницы ценой собственной жизни: Лухи не примет вместо прекрасной девушки костлявого и некрасивого жреца… Мы вошли с ней в башню. Жертва Лухи должна быть живой. Получив мертвую жертву или избитую до беспамятства, богиня могла серьезно обидеться. Мужчина мог быть ранен — если он сражался с мертвецом Балу, но женщина должна быть нетронутой, нетронутой и прекрасной, как утренний снег…

Мы подымались по ступеням башни, а следом поднимался стражник, один-единственный стражник, гремящий длинным копьем о гранитные стены. Он должен был присутствовать при жертвоприношении на тот случай, если жертва вздумала бы сопротивляться и цепляться за свою жизнь. Главная башня святилища Лухи очень высока. Мы поднимались долго, очень долго… Люди, собравшиеся в ожидании увлекательного зрелища, уже стали переминаться с ноги на ногу и тихо роптать. Громко возмущаться пугливое простонародье не смело…

Люди, скопившиеся во дворе святилища Лухи, мерзли, скучали и недовольно жестикулировали. Великая Жрица хмурилась, то и дело поглядывая на пустую вершину башни, постукивала нетерпеливо тяжелым посохом о гранитный постамент, на котором по-прежнему стояла, словно величественная черная статуя… Наконец по толпе пронесся вздох облегчения. На верхней площадке башни появился жрец со своей пленницей. По-видимому, у смешливой дочери Ванахейма, в конце концов, сдали нервы, и она потеряла сознание, — потому что жрец нес ее на руках. В развевающихся под ветром одеждах из грубой шерсти ноша его казалась тяжелой и громоздкой. Голова ее была плотно замотана краем ее же плаща, возможно, чтобы криком своим жертва не смущала ледяной покой Лухи.

Подойдя к краю площадки, жрец вытянул вперед руки, и тело девушки рухнуло в холодную пропасть распахнутого рта богини. По толпе пронеслись крики радости. Великая Жрица удовлетворенно расправила сведенные брови, и уголки ее губ приподнялись в скупой улыбке.

Спустя недолгое время, молодой жрец вышел из дверей башни. Следом за ним шел стражник в низко надвинутом на лоб кожаном шлеме. Длинное копье в его руке звенело, задевая за ледяные наросты на земле.

— Сэтлл была моей судьбой, а я — ее, — продолжала рассказывать Иглл. Глаза ее напряженно горели: ни следа былой ледяной насмешки. — Я понял это сразу, лишь только взглянул на нее в первый раз. Такие вещи всегда понимаешь в единый миг. Слов не нужно, объяснения излишни… Сэтлл тоже поняла сразу. Но поскольку она была женщиной, ей оказались нужны еще и слова. Мы сказали их друг другу, пока поднимались в полутьме винтовой лестницы, сказали шепотом, чтобы не мог расслышать поднимающийся следом стражник… Митра свидетель — мне жаль было того стражника, ничего не заподозрившего простофилю, которого не насторожили наши странные перешептывания. Мне было очень жаль, когда я поразил его в горло его же копьем — от неожиданности бедняга даже не успел защититься, — и затем, когда бросал бездыханное тело в одеждах ванахеймской пленницы в ледяную пасть-пропасть… Но то была его Судьба. Моя же Судьба отныне заключалась лишь в том, чтобы не разлучаться больше с найденной моей половинкой. Ни на день. Ни на миг.

…Молодой жрец и ванахеймская пленница пробрались в обитель жреца — небольшую комнату в левом крыле крепости, где прямо на каменном полу валялись старинные книги в деревянных и бронзовых переплетах, магические кристаллы, пожелтевшие от старости берцовые кости и черепа с драгоценными камнями в глазницах, стеклянные колбы всевозможных форм и размеров. Девушка стянула с головы кожаный шлем, и веселые яркие волосы осветили угрюмую каморку отшельника. Они были почти одного роста, жрец и пленница…

— Отчего же они медлят?.. — хрипло спросил киммериец, вглядываясь в запотевший от его дыхания шар. — Чего они ждут? Им ведь надо как можно скорее…

— Да-да, мы знали, что нужно бежать как можно скорее. Но днем пробраться за ворота крепости было невозможно. Приходилось дожидаться ночи. Мы хотели переодеться и изменить внешность до неузнаваемости. Она собиралась даже пожертвовать своими прекрасными волосами… Украсть пару коней не представляло особых трудностей. Гораздо сложнее было пройти мимо охранявших ворота стражников. Но я готов был на самые страшные преступления — на убийство, на предательство, на подлог и измену — лишь бы сохранить ей жизнь и добыть нам обоим свободу. Я ведь уже встал на путь преступлений, убив своего ни в чем не повинного сородича. Мы серьезно и хладнокровно готовились к побегу. Мы предусмотрели все… Все, кроме мстительного нрава Ледяной Лухи. Хотя мне следовало бы подумать об этом прежде всего! Поскольку в этот раз в ее голодное брюхо бросили не живую прекрасную девушку, но бездыханное тело стражника, богиня сочла себя оскорбленной.

Не успел еще собравшийся во дворе крепости народ разойтись по своим убогим земляным хижинам, как разыгралась буря. Поднялся ветер, завыла вьюга, злой острый снег закружился, забивая глаза и ноздри. В это время года в Гиперборее стоят обычно спокойные, ясные морозы, и ветра почти не бывает. Внезапная снежная буря не могла не насторожить Великую Жрицу. Она догадалась, что богиня, в ярости, оттого что ей принесли недостойную ее жертву. А может быть, даже не догадалась, но почувствовала. Ведь для многих, и меня в том числе, не было секретом, что Великая Жрица и ледяная гигантская статуя связаны между собой непостижимым образом. И жертвы, падавшие в ледяное нутро, на самом деле восполняли жизненные силы великой колдуньи, главы Белой Руки. Не мешкая, Великая Жрица отдала приказ обыскать всю крепость. Спрятаться мы не успели, да и разве можно укрыться от всепроникающих ее чар! Стражники выбили ногами дверь в мою каморку и схватили нас.