Ольга Голотвина - Тьма над Гильдией

И тут Дайру заметил, что учитель, выпустив плечо Нитхи, смотрит на него через «поле боя» тревожным, понимающим взглядом.

— А они неплохо потрудились, эти гильдейские! — Майчели с неподвижным лицом оглядывал останки пауков среди почти распрямившейся травы. — Как ты думаешь, Урр?

Получеловек-полузверь взрычал в ответ.

Майчели огляделся. По траве расходились волны: это свора змеепсов, сопровождающая пролаз, набросилась на падаль. Один из псов терзал мертвого паука-вожака почти у ног Майчели. Хозяин без приязни глядел на глотающее большие куски существо: гибкое, очень длинное тело на четырех парах коротких ног, вытянутая зубастая пасть, подвижный хвост, вислые уши, подрагивающие от жадного наслаждения…

Урр, не обращая внимания на змеепса, приплясывал и ухал — звал напарника вперед. Сейчас, на ладонях просторной и светлой степи, пролаза казался еще отвратительнее, чем в полумраке пещеры. Лоснящаяся безрукавка на голом волосатом торсе и заношенные штаны казались не одеждой, а частью тела, шкурой. Нелепее всего был гордо напяленный на голову шлем с поднятым забралом. Такие шлемы носят Черные Щитоносцы — силуранская тяжелая пехота. И где только Урр раздобыл это скособоченное чудо?

— Не надо спешить, — попенял Майчели напарнику и, опираясь на длинный посох, обошел змеепса.

Что-то странное было в фигуре пролазы. Пока он стоял неподвижно, эта странность скрадывалась: просто долговязый, тощий человек в нелепом балахоне, выцветшем и заплатанном. Но при ходьбе… Тело гнулось, качалось, словно вместо скелета был сплетенный из лозы каркас. И над этим раскачивающимся, до отвращения неустойчивым телом парила на длинной шее красивая голова с волнистыми локонами. По контрасту с этими прядями цвета ночи еще белее казались неподвижные черты — лик мраморной статуи. Лишь губы едва заметно шевелились, когда Майчели говорил. Его речь, спокойно-изысканная, выдавала человека образованного:

— Сейчас мы не догоним гильдейских. Посмотри на нашу свору. Неужели ты сумеешь оторвать псов от трапезы? Мой бедный друг, я вижу: ты и сам не отказался бы от сытного ужина, если бы не эта девушка впереди!

Урр возбужденно завопил.

— Говорю же, она опасна! Впрочем, это не имеет значения. Гильдейские сейчас на границе складки, а день клонится к вечеру. Зачем лезть в болото, если можно заночевать в степи? Так что можешь ни в чем себе не отказывать. — Майчели жестом хлебосольного хозяина указал на «поле боя». — Пожалуй, и я перекушу. Еще успеем до рассвета проведать Шенги.

Вечер не опустился на степь медленно и мягко, а упал, словно дракон на добычу. Люди, смеясь, отбили его атаку дерзким пламенем костра.

Над огнем на острых прутиках жарились ломти окорока. Кость от этого окорока досталась ящеру, и тот умиротворенно ее обгладывал.

Но даже аппетитный аромат мяса не мог заглушить запахи степи — запахи темные, туманные, томящие и тревожащие. Эти запахи — и шорох нагретой за день упругой, сильной травы — прерывали беседу, заставляли людей бросать взгляды во мрак, предвещали что-то опасное, но остро дразнящее душу.

Степь пыталась приручить людей — а они не приручались! Манила — а они не шли на зов! После короткой заминки разговор струился по прежнему руслу, и люди забывали уколовшее их предвкушение неизведанного.

Вокруг костра с солидным гудением летали крупные тяжелые жуки. Вероятно, кусачие. Но людей не трогали: не привыкли к мягкой коже и горячей крови. Самые нахальные пытались атаковать ящера. Тот хватал жуков на лету, клацая по-собачьи зубами.

Среди веселых воспоминаний и дружеских поддразниваний Дайру время от времени украдкой поглядывал на учителя. Он чувствовал, что между ним и Шенги натянута незримая ниточка. Предстоял серьезный разговор — возможно, неприятный.

Так и случилось. Перед тем как улечься возле костра, Охотник распорядился:

— Когда маленькая луна догонит большую, караулить встанет Нургидан. А пока нас посторожит Дайру. Пошли, принесем хвороста.

Дайру, внешне спокойный, поднялся и пошел за учителем в низину, заросшую рыжей цеплялкой. (Ветки мелкие, колючие, спутались хуже войлока — но горят отлично.)

Когда они вдвоем наломали ворох сухих ветвей, учитель сказал негромко:

— Сам понимаешь, придется рассказать Лаурушу про твою встречу с Вианни.

Сердце Дайру забилось жестко и упрямо. Да, он все понимал — и все же спросил дерзко, вызывающе:

— Это еще зачем?

Очень редко осмеливался он так разговаривать с учителем.

— Девочка сказала, что ее отец — «самый главный в Подгорном Мире», — мягко ответил Шенги. — Если это Хозяин… такое нельзя скрывать от Гильдии!

То, чего боялся Дайру, наконец было названо вслух.

Голос отказал мальчику. Глядя учителю в лицо, он коротко, враждебно кивнул.

Сон наваливался, застил глаза пеленой — так и хотелось их протереть! Прежде чем уронить голову на дорожный мешок, Шенги поворошил хворост в костре. Искры золотым роем ринулись ввысь, свет плеснулся на лица спящих.

Циркач свернулся клубком, спрятал голову в лапы. Выглядело это очень уютно, но Шенги немного знал повадки ящеров и понимал, что не всякая собака сравнится с Циркачом в чуткости. Вряд ли кто-нибудь сумеет подкрасться к спящему ящерку…

У Нургидана злое лицо, брови хмурятся, губы подрагивают. Наверное, ему снится недавний бой… ах, вояка! Вид такой, словно готов хоть сейчас вскочить — и снова в драку! Может, ему и придется… Подгорный Мир — не место для тихих прогулок.

Нитха спит безмятежно, словно мать поет ей колыбельную. Свет костра позолотил смуглую щеку, сомкнутые ресницы отбрасывают тонкую тень, черная коса упала на землю.

Шенги поспешно отвернулся: казалось недостойным разглядывать спящую девочку.

А ведь еще недавно все было таким простым и привычным! Нитха, малышка, ученица, сорванец! Если б не коса до пояса, так совсем бы мальчишка! Что же изменилось? И когда?

Ну, когда — это ясно. В начале этого лета, в крепости Найлигрим.

Тогда девочка вышла к трапезе в нарядном платье, ладно облегавшем гибкую фигурку, и с причудливой прической, над которой потрудились искусные рабыни. И Шенги вдруг понял: озорной ребенок превратился в красавицу.

Ну и что? Все девочки рано или поздно подрастают. А некоторые еще и хорошеют. Так почему же мучительно сладко теперь смотреть на ученицу? И почему в этой сладости есть что-то постыдное? Ведь Нитха снова прежняя! Носит мальчишескую одежду, хохочет во все горло, норовит подставить ножку Нургидану или Дайру. Но в каждом движении проказницы сверкает новая, родником пробившаяся красота, задорная юная женственность.