Денис Юрин - В когтях ястреба

С укрепления сняли все, что когда-то было крайне необходимо: котлы для варки смолы, катапульты, баллисты и устаревшие, как и сама крепость, орудия. Бывший комендант гердосского гарнизона полковник Штелер вынужден был с прискорбием констатировать, что с военной точки зрения цена вендерфортского укрепления равнялась нулю. Пустующие орудийные площадки были не приспособлены для стрельбы из современных орудий: слишком малы, а их основания не могли выдержать веса пушек крупнее шестнадцатого калибра. К тому же кладка заметно обветшала, ее не обновляли полвека, если не более, и первый же залп вражеских осадных мортир проделал бы в стене такие огромные бреши, что несчастному гарнизону осталось бы лишь тут же сдаться на милость победителям. Вендерфортская крепость навсегда и безвозвратно потеряла свою былую боевую мощь и теперь являлась чем-то средним между памятником старины, символическим рубежом между городом и окрестностями и хорошим наблюдательным постом для блюстителей порядка. Если какой-нибудь бедолага становился жертвой грабежа на тихой ночной улочке и ему посчастливливалось вырваться из рук злодеев, то он бежал к ближайшей из башен, где преследовавших его негодяев встречали залпом свинца. В остальном же крепость превратилась в абсолютно бесполезное сооружение.

Близился вечер, и хоть до наступления темноты было еще далеко, прибывающих в Вендерфорт становилось все меньше и меньше. Кареты с гербами или без таковых лишь изредка проезжали через ворота, да и поток пеших странников заметно поредел, зато по мостовой довольно часто грохотали груженные товарами подводы. Из разговоров, которые Штелер услышал за час отдыха возле колодца, притворяющийся нищим опальный барон узнал, что в этот день в город пожаловали сразу три крупных купеческих каравана. Это значило, что в порту, на складах и их окрестностях, а проще говоря, в восточной части города возле реки не протолкнешься среди людей и телег, а в окрестных кабаках и на постоялых дворах будет засилье купеческих кафтанов и нечищеных доспехов наемной охраны. Если бы Аугуст желал напиться и почесать кулаки о чьи-то небритые рожи, то непременно бы отправился на восток: в порт и прилегающие к нему кварталы. Однако на медленно приближавшийся вечер у бывшего полковника имелись совершенно иные планы. Он должен был найти себе кров, притом не среди заброшенных лачуг да сараев; ему хотелось пройтись по знакомым с детства улочкам и, конечно же, посетить родительский дом, хоть издалека увидеть родные стены, а если повезет, то и попасть внутрь.

Штелер был реалистом и прекрасно осознавал, что для того, чтобы оказаться в собственном доме даже в качестве гостя, ему придется приложить немало усилий. Родители барона давно умерли, братья тоже, и, согласно праву наследования, особняк в самом центре Вендерфорта на площади Доблести и родовой замок милях в десяти на северо-западе от города перешел к нему, однако гердосский мятеж, которого на самом деле и не было, не только ударил по положению полковника в обществе, но и оставил его без всего движимого и недвижимого имущества. Барон Аугуст ванг Штелер был объявлен главным заговорщиком, лишен титула и заочно приговорен самим королем к позорной для офицера смерти через повешение. Имя ванг Штелера было опозорено, втоптано в грязь, а дом, в котором прошло его детство, отошел к казне, хотя моррон и не исключал, что на ухоженный особнячок возле самой резиденции герцога своевременно успели наложить алчные лапки какие-нибудь пронырливые дальние родственнички с побочных ветвей его родового древа. Так что, скорее всего, отеческим домом Аугусту пришлось бы любоваться лишь из-за ограды, да и то для этого сперва следовало раздобыть приличную сумму денег и вновь обрести вид, подобающий человеку его происхождения.

Хоть испокон веков в черте городских стен селились все, начиная от бродяжек и заканчивая высокородными господами, в Вендерфорте существовали четко обозначенные границы, кто где мог жить и куда ходить. В нищенских лохмотьях Штелера и близко бы не подпустила к благополучным кварталам бдительная стража. В грязной и рваной одежде он мог отправиться лишь на юг и восток, туда, где ютились бедняки, отравляли воздух едким дымом цеха мануфактур и, проливая семь потов на дню, трудились ремесленники. Даже порт и его окрестности были для бедняков закрыты, а если кому и удавалось задворками миновать кордоны стражи, то его быстро ловили, притом не без помощи местных жителей, и отправляли прямиком в тюрьму.

Так что барон не просто развалился возле колодца и, ковыряя запыленной травинкой в зубах, созерцал разнородный, шумливый поток приезжих. Он размышлял, думал о том, как побыстрее раздобыть денег и куда отправиться потом за приличной одеждой. Варианты воровства, грабежа и иные связанные с насилием способы он сразу исключил из списка возможных. Во-первых, на улицах еще было довольно многолюдно и злодею пришлось бы дожидаться темноты, а во-вторых, в городе, где между местами обитания сословий проводились четкие границы и стражников насчитывалось, пожалуй, в десяток раз больше, чем воров, трудно встретить «жирную» добычу в укромном уголке. В кварталы, где проживала знать и более-менее зажиточные горожане, его бы просто не пустили, а у бедняков нечего брать. Единственной возможностью обогащения оставалась продажа фамильного перстня, до сих пор пребывавшего в грязных штанах лже-бродяжки. Барон был морально готов расстаться с последней вещью, связывающей его с родом, но и в этом случае возникли бы значительные осложнения. Он не знал в Венденфорте торговцев, которые купили бы украшенный драгоценными каменьями перстень у нищего. Да и к тому же на перстне был герб, а значит, на Штелера могли донести властям. Конечно же, стражники не признали бы в нем опального барона, но тюремный палач пытал бы его до смерти, чтобы узнать, где и при каких обстоятельствах в руки бедняка попала редкая драгоценность.

От маленького невзрачного пятачка, гордо именуемого Привратной площадью, в город шли три дороги. Одна прямиком вела к площади Сегмунта, названной в честь знаменитого прапрадеда Штелера, ко дворцу герцога, к площади Доблести и многим красивым, ухоженным улочкам, где проживала знать и состоятельные горожане. По ней проезжали кареты и благородные господа, предпочитавшие поездки верхом. Именно туда моррону следовало попасть в конечном итоге, но пока эту дорогу избрать было нельзя. По дороге, что справа, громыхали повозки да телеги и взбивали пыль сапогами усталые наемники. Это был объездной торговый путь, ведущий от ворот через пустоши и цеха, мимо кварталов бедняков на северо-восток. Тракт хорошо охранялся людьми купцов вместе со стражей, да и в переполненном народом порту Штелеру нечего было делать. Единственная дорога, по которой одетый нищим барон мог пока пойти, была неказистой, не покрытой брусчаткой, и по ней двигался основной поток странствующих голодранцев. Она вела в квартал Ринктара, где ютились бедняки и водился разбойно-воровской сброд. Только там Штелер мог попытать счастья и за вечер сбыть очень дорогую вещь, которую из-за гонений на него практически невозможно было продать. Хоть моррону и не хотелось отправляться в царство покосившихся сараев, разваливающихся гниющих лачуг, но иного пути у него не оставалось. Причина же, из-за которой он до сих пор сидел сиднем и размышлял, вместо того чтобы действовать, была ужасно банальна. Он не был в Вендерфорте около двадцати лет, да и в детстве и в юности мальчик из богатой и знатной семьи редко покидал пределы охраняемых стражей благополучных кварталов и уж тем более не общался с воровским отребьем. Он просто не представлял, куда пойти и где искать скупщиков краденого. Вряд ли они вывешивали вывески над дверями своих домов.