Кэтрин Куртц - Тень Камбера

— А я считаю, матушка, что о душе этой дамы пусть позаботится она сама и ее духовник.

— Который сам — Дерини, хоть и епископ! — гневно воскликнула Джехана. — Или ты не знаешь, что она стала ходить к твоему бесценному епископу Дункану?

— Поберегись, мама. Он и мой духовник тоже.

— И будет вовеки проклят, потому что бросил вызов Церкви, приняв сан, хотя знал, кто он есть на самом деле!

Келсон обернулся в зал и заметил, как несколько человек наблюдают за ними — хотя они тут же притворились, что смотрят куда-то в сторону.

— Бессмысленно продолжать этот спор, — сказал он. — Ты устраиваешь сцену. И ты абсолютно права: я должен уединиться, готовясь к посвящению в рыцари. Если не возражаешь, я именно так и сделаю.

Дугал, Джатам, подойдите ко мне пожалуйста.

Он повысил голос, чтобы вызвать их из соседней ниши, и они появились практически сразу же. Оба были явно смущены, поскольку не могли не слышать большую часть перепалки.

— Господа, как матушка правильно напомнила мне, нам следует готовиться к завтрашнему дню, — сказал он, обходя Джехану, чтобы к ним присоединиться. — Следующей ночью нам предстоит бодрствовать, поэтому сегодня следует лечь пораньше. Джатам, это относится и к тебе. Таким образом ты освобождаешься ото всех обязанностей оруженосца.

Сегодня вечером поработает Долфин, а ты поужинаешь вместе со мной и Дугалом у меня в покоях. Я хочу кое-что обсудить с тобой, — добавил он, глядя на дверь, куда ушла Росана. — Мама, мои друзья и я желаем тебе спокойной ночи.

Он быстро поклонился и направился к двери, двое его друзей поклонились Джехане более уважительно, а затем последовали за ним из зала. К счастью никто больше не остановил их по пути в покои. Келсон с Дугалом смогли даже вздремнуть перед тем, как Долфин принес им сытный ужин, и трапеза прошла в куда более веселом расположении духа, когда Келсон стал прощупывать почву в отношении принцессы Джаннивер, После ужина к ним ненадолго заглянул Дункан, чтобы проверить их самочувствие.

Всем троим следовало крепко выспаться перед празднествами следующих дней.

Они встали в полдень, трезвые и отдохнувшие, чтобы провести часы, остающиеся до заката, в тихих размышлениях, как и пристало молодым воинам, которым в ближайшее время предстояло быть посвященными в рыцари.

Официальные празднества начались с вечерней молитвы в понедельник, когда в базилике святой Хилари собрались все кандидаты и их рыцари-наставники. Принц Нигель стоял с Келсоном и Коналом, Морган — с Дугалом. Собралось более двадцати кандидатов, каждого сопровождал наставник. Из аббатства святого Георгия прибыли монахи для пения гимнов, и их чистые голоса плыли среди колонн, поддерживавших крышу древней церкви.

Вечером архиепископ Кардиель прочитал проповедь, наставляя всех присутствующих об обязанностях, которые им предстоит на себя возложить. Все рыцари-наставники хором повторили рыцарские обета и поклялись всегда помогать своим подопечным.

Затем с помощью епископов Арилана и Маклайна архиепископ вручил каждому новому рыцарю традиционные одежды: длинную свободную белую тунику, символизирующую чистоту; более короткую верхнюю черную тунику с капюшоном и сапоги того же цвета, напоминающие о смерти и земле, в которую все должны в конце концов вернуться; а также красную мантию, символизирующую благородное происхождение, и кровь, которую истинный рыцарь должен быть готов пролить в защиту своего короля и выполняя данные клятвы.

Все это кандидаты надели на себя после ритуального омовения. Каждому помогал его наставник. В базилику они вернулись в полночь, торжественной процессией с зажженными свечами, чтобы принести обеты перед алтарем. За ними наблюдали наставники и епископы. После молитв и благословений кандидатов оставили одних.

Келсон преклонил колени на нижней ступени алтаря, его руки лежали на рукояти меча Халдейнов, иногда, склоняя голову в молитве, он касался лбом головки эфеса. Конал находился чуть позади справа, Дугал — слева. Уже практически наступил рассвет, а свечи сгорели до основания, когда внимание Келсона привлек алтарь. Внезапно король понял, что он украшен омелой, переплетающейся с остролистом и плющом.

Глава третья

Многие ищут благосклонного лица правителя

Когда сталь опускалась к его незащищенному плечу, король Келсон Гвиннедский внезапно понял, что не в состоянии пошевелиться или даже моргнуть. Глаза, такие же серые, как и его собственные, такие же острые, как и глаза всех Халдейнов, и такие же немигающие, держали его в оцепенении, пока меч неминуемо приближался. У Келсона возникло ощущение, что он не смог бы сейчас пошевелиться, даже если бы от этого зависела его жизнь. Слава Богу, это было не так. Но все равно от этого неприятного ощущения по спине пробежал холодок.

Рука дяди Нигеля лежала на рукояти королевского меча, которым посвящали в рыцари самого Мигеля и практически всех воинов, собравшихся в тронном зале Ремутского замка. В качестве свидетелей, присутствующих на акколаде, с двух сторон Нигеля торжественно стояли герцоги Аларик и Эдан Макэван. И Келсон не мог пошевелиться не от страха, а благоговения от самого акта посвящения в ряды рыцарей, таких, как эти трое. Меч плашмя ненадолго коснулся его правого плеча, левого плеча, затем макушки головы, не украшенной короной.

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа будь благородным и честным рыцарем, — сказал Нигель, поднимая меч, чтобы поцеловать священную реликвию на рукоятке перед тем, как вручить его Моргану, который ловко вставил его в ножны. — Поднимайся, сэр Келсон Синхил Райе Энтони Халдейн, и получи другие символы твоего нового статуса рыцаря.

Наконец сбросив оцепенение, Келсон улыбнулся и подчинился, позволяя Нигелю и старому Эвану помочь ему подняться. Золотые шпоры рыцаря уже были на его каблуках, прикрепленные Морганом и Эваном перед тем, как король преклонил колена, чтобы пройти акколаду. Шпоры, как и меч, принадлежали его отцу.

И два других предмета, являвшихся частью сегодняшнего наряда, принадлежали отцу, хотя они скорее относились к занимаемому Келсоном трону, а не посвящению в рыцари, которое он только что прошел. Одним был большой рубин в правом ухе. Его носил каждый монарх из рода Халдейнов, начиная с великого Синхила. Второй была брошь из красной эмали, величиной с кулак, которой скреплялась мантия. На ней был изображен золотой лев дома Халдейнов, стоящий на задних лапах.

Однако все остальные предметы, прикрепленные к одежде короля в то утро, символизировали только благородство, но не королевскую власть. Под королевской пурпурной мантией на нем все равно была лишь традиционная одежда новообращенного рыцаря, которую ему выдал прошлой ночью архиепископ. Келсон слегка развел руки, когда мать, королева Джехана, закрепила у него на талии белый рыцарский пояс, как и нижняя белая туника, символизирующий чистоту, добродетель и преданность выбранному пути.