Джордж Мартин - Присяжный рыцарь

— Я бы сказал, что он гневается, — надменно промолвил Эг. — Его величеству следовало бы назначить десницей его. Он брат короля и лучший в стране военачальник после смерти дяди Бейелора. А Красный Ворон даже не лорд — его просто сделали лордом. Он колдун и человек низкого происхождения.

— Не низкого, а незаконного. — Пусть Красный Ворон не настоящий лорд, но кровь в нем благородная с обеих сторон. Мать его была одной из многих любовниц короля Эйегона Недостойного. Бастарды Эйегона стали проклятием Семи Королевств с самой кончины старого короля. На смертном одре он узаконил их всех — не только Красного Ворона, Жгучего Клинка и Черное Пламя, чьи матери были благородными дамами, но и остальных, зачатых им от трактирных девок, купеческих дочек, лицедеек и всех пригожих крестьянок, какие только попадались ему на глаза. Девиз дома Таргариенов — «Пламя и кровь», но сир Арлан говаривал, что Эйегону следовало бы взять другой: «Вымыть ее и привести ко мне». — Король Эйегон очистил его от клейма побочного сына, как и всех прочих.

— Прежний верховный септон говорил моему отцу, что у короля один закон, а у богов другой, — не уступал Эг. — Отец и Матерь благословляют детей, рожденных в законном браке, но бастарды родятся от похоти и слабости человеческой. Король Эйегон сделал своих бастардов законными, но натуру их изменить не мог. Верховный септон говорил, что всем бастардам на роду написано быть изменниками — и Черному Пламени, и Жгучему Клинку, и даже Красному Ворону. Лорд Риверс, мол, просто хитрее, чем двое других, но в конце концов он себя покажет. Верховный септон советовал отцу никогда не доверяться ни ему, ни другим бастардам, какого бы рода те ни были, знатного или простого.

«На роду написано… Рождены от похоти и слабости человеческой».

— Эг, — сказал Дунк, — а ты никогда не думал, что я тоже бастард?

— Вы, сир? — опешил мальчик. — Вы не такой.

— Все может быть. Я ведь не знаю, кто была моя мать и что с ней сталось. Может, я родился таким большим, что убил ее, но скорее всего она была шлюхой или служила в трактире. Знатные леди на Блошином Конце не живут. А если она была замужняя, то куда отец подевался? — Дунк не любил вспоминать о своей жизни до сира Арлана. — Я все ходил в одну харчевню — сбывал там крыс, кошек и голубей на жаркое, так повар всегда говорил, что отец у меня был не иначе как вором. «Бьюсь об заклад, что видел, как его вешали, — говорил он, — хотя могли и на Стену отправить». Потом я спрашивал у сира Арлана, нельзя ли нам поступить на службу в Винтерфелл или другой какой северный замок. Все думал — вот доберусь до Стены и встречу там старика, высоченного, как я. Но мы так и не добрались до нее. Сир Арлан сказал, что на Севере межей нет, одни леса, а в них волки. Короче говоря, — подытожил Дунк, — очень может статься, что ты служишь в оруженосцах у бастарда.

Эг впервые на памяти Дунка не нашелся с ответом. Сумерки вокруг них сгущались, между стволами порхали, как летучие звезды, светляки. На небе тоже высыпали звезды — столько, что ни одному человеку не сосчитать, даже если он доживет до лет короля Джейехериса. Дунк без труда находил среди них старых друзей: Жеребца, Свинку, Королевскую Корону и Фонарь Старицы, Галею, Призрака, Лунную Деву. Но голубой глаз Ледяного Дракона, тот, что смотрит на север, скрыли набежавшие облака.

Когда они добрались до дома, взошла луна и осветила на холме высокую черную башню. В верхних окнах горел бледный желтый свет. Сир Юстас почти всегда отправлялся спать сразу после ужина, но сегодня он задержался. «Нас дожидается», — сказал себе Дунк.

Беннис Бурый Щит тоже ждал — он сидел на ступенях башни, жевал кислолист и точил при луне свой меч. Медленное шарканье камня по стали разносилось далеко. Как ни пренебрегал сир Беннис своей одеждой и собственной персоной, к оружию он относился заботливо.

— Никак чурбан воротился. А я уж сталь вострю, чтоб ехать к вдове вызволять тебя.

— Что-то наших людей не видно.

— Треб с Мокрым Уотом несут караул на крыше — вдруг вдова нагрянет. Остальные спать повалились, как убитые — я их здорово погонял сегодня. Пустил малость кровь большому недоумку, чтоб его разозлить. Он лучше дерется, когда злой. — Беннис ощерился в своей красно-бурой улыбке. — А тебе, я гляжу, губу расквасили. То-то — будешь знать, как камни переворачивать. Что тебе сказала женщина?

— Воду она оставит себе и вас тоже требует — за то, что поранили того землекопа.

— Так я и думал, — плюнул Беннис. — Сколько шуму из-за вшивого мужика. Он бы мне спасибо должен сказать — бабы любят мужчин со шрамами.

— Значит, вы не будете возражать, если она оставит вам на носу зарубку.

— Да пошла она… Если б мне хотелось иметь на носу отметину, я бы сам ее сделал. Сир Никудышный сидит у себя, — Беннис ткнул большим пальцем вверх, — размышляет о былом величии.

— Он сражался за черного дракона, — подал голос Эг. Дунк уже примерился дать мальчишке в ухо, но Беннис только засмеялся…

— Ясное дело. Стоит только на него поглядеть. По-вашему, он похож на того, кто выбирает сторону победителя?

— Не больше, чем вы — иначе вас бы здесь не было. Позаботься о Громе и Мейстере, — сказал Дунк Эгу, — а потом приходи к нам наверх.

Старый рыцарь сидел у очага в ночном одеянии, но огонь в очаге не горел. В руке он держал тяжелую серебряную чашу, сделанную для кого-то из лордов Осгри еще до Завоевания. Чашу украшал шахматный лев, составленный из золотых и малахитовых чешуек — некоторые из них уже облупились. Услышав шаги Дунка, старик заморгал, словно пробужденный от сна.

— Вот и вы, сир Дункан. Ну как, напугался Лукас Длинный Дюйм, когда вас увидел?

— Не думаю, милорд. Скорее уж рассердился. — Дунк рассказал, как умел, о своем визите — только о леди Гелисенте умолчал, чтоб совсем уж дураком не показаться. Он опустил бы и затрещину, но губа у него раздулась вдвое против прежнего, чего сир Юстас не заметить никак не мог.

— Что с вашей губой? Дунк потрогал опухоль.

— Ее милость припечатала.

— Она ударила вас? — Старик раскрыл рот и снова закрыл. — Бить моего посла, приехавшего к ней под шахматным львом! Посметь поднять на вас руку!

— Это еще не самое страшное. Кровь унялась, не успели мы выехать из замка. — Дунк сжал руку в кулак. — Вашего серебра ей не нужно. Она требует сира Бенниса и плотину сносить не намерена. Она показала мне пергамент с какой-то писаниной и королевской печатью. Там сказано, что ручей ее. И еще она сказала, — замялся Дунк, — что вы…

— Был сторонником черного дракона? — Сир Юстас поник головой. — Этого я и боялся. Если вы захотите покинуть службу, я не стану удерживать вас. — Старик опустил глаза на свою чашу, неведомо что там высматривая.