Евгений Немец - Корень мандрагоры

В четырнадцать лет не так-то просто копаться в себе, отсле–живать связи, идентифицировать различные эмоциональные сущности и собирать их в осязаемые структуры. Я старался, но все равно плавал – не хватало ни опыта, ни знания теории. Тут мне тоже помог мой милый психолог. В какой-то момент наше–го длительного общения она задала вопрос:

– Какое в твоей жизни было самое сильное переживание?

И тут я вдруг вспомнил себя, висящего на ржавом гвозде. Я почти ощутил ту ослепительную боль, вспыхнувшую у меня в голове, и как пылала нога, словно по ней растекался кипящий металл. Вспомнил слово, проявившееся в сознании, – слово, которое стало частью моего восприятия мира: спасись… И еще я вспомнил, как, снявшись с крючка, испытал ни с чем не срав–нимое умиротворение и всепоглощающий покой. Покой, кото–рый с того момента меня уже не покидал.

Атараксия – от греческого существительного ataraxia – не–возмутимость, отсутствие переживаний. В мир философии Де–мокрит ввел этот термин как определение господства разу–ма над состоянием, как свободу души от страха боли и смерти. В меня же атараксию вогнал ржавый гвоздь, торчавший из дос–ки старых строительных лесов. Вот уж точно – никогда не зна–ешь, где напорешься на истину.

Настеньке я не стал рассказывать эту историю. Приберег на будущее. Настенька собиралась писать научную работу по сво–ей психологии, исследуя атараксию как стабильное долгосроч–ное состояние. Я же с удовольствием исполнял роль и исследу–емого материала, и инструмента исследования. Полтора года спустя я все же поделился с ней «историей гвоздя»… в обмен на первый сексуальный опыт. Вернее, в благодарность за него. Больше мне дать ей все равно было нечего. К тому времени мы были достаточно близки, и секс стал естественным развитием отношений.

– Даже не знаю, почему я это делаю, – как-то созналась она. – Ты же еще…

Наверное, она хотела сказать «ребенок», но так и не сказа–ла, потому что видела и чувствовала: я был кем угодно, но толь–ко не мальчиком. В свои четырнадцать, а потом в пятнадцать, когда наши отношения с Настенькой перешагнули границу пос–ледней близости, она ощущала во мне куда больше «взрослос–ти», чем у всего зрелого мужского населения планеты.

Мы встречались с Настей вплоть до моего отбытия в армию, но на этом все и закончилось. Вернувшись, я не очень удивил–ся, узнав о ее замужестве и годовалом сыне. Мы и не обещали любить друг друга вечно. Да и была ли она – любовь?.. Психо–логию Анастасия Михайловна оставила и никакой работы по исследованию стабильной атараксии не написала. А зря. Воз–можно, она смогла бы сложить все факты и наблюдения в еди–ную систему и увидеть, как в кипящем бульоне человеческих эмоций, в этом алхимическом вареве выкристаллизовывается самородок неизвестного ранее сплава – совершенно новый психотип. Заметить и забить тревогу.

ЗЛОБНЫЕ ОБЕЗЬЯНЫ ПРОШЛОГО

В любом социуме, будь то студенческая компания или ра–бочий коллектив, Кислый не мог существовать сам по себе. Он нуждался в людях, которые бы служили фильтрующим кон–туром на его каналах связи «Вселенная-индивид», являлись такой себе антивирусной программой в операционной систе–ме «сознание Кислого», ограждающей своего хозяина от па–губного воздействия вредоносных информационных агентов. Потому что собственного мнения как по ключевым житейским вопросам, так и в проблемах общечеловеческих Кислый не имел. То есть иммунитет к социальным и моральным вирусам у него отсутствовал полностью. А стало быть, ему требовались ориентиры, к которым можно привязать цели своего существо–вания, ему нужен был кто-то, кто мог бы авторитетно заявить: это читать можно и нужно, вот это смотреть категорически запрещается, на этом стоит заострить внимание, а то лучше выкинуть из головы etc. Мир, безумным вихрем круживший вокруг Кислого, был для него невероятно сложен и агресси–вен, Кислый не был способен в одиночку ни разобраться в его хитросплетениях, ни противостоять его угрозам.

– Гвоздь, дай почитать что-нибудь.

– Бери.

– У тебя тут сотня книг, что взять-то?

– Да что хочешь, то и бери. Почти в отчаянии:

– Ну скажи, что мне надо?!

– Тебе стоит начать с Незнайки, но у меня его нет. Возьми Кинга, он тоже сказки писал.

Кислый внимательно читал книгу, а потом приходил погово–рить со мной о прочитанном. То есть услышать мое мнение, что–бы с ним согласиться.

– Гвоздь, это… я прочитал.

– Поздравляю.

– Ну, это… как вообще?..

– Что вообще?

– Ну, книга!.. Ее, это… читают?

– Книга так себе. Но читают.

Кислый был безмерно навязчив и скучен до неприличия, но при этом вел себя тихо, вполне довольствуясь ролью непри–метного актера заднего плана, а то и вовсе статиста. Он ни–когда не произносил тостов, не рассказывал анекдотов, не лез в споры и даже в безобидные дискуссии не встревал. В луч–шем случае мог поддакнуть или вставить тихонько и невпопад односложную реплику, на которую все равно никто не обра–щал внимания. Все, что ему было нужно, – это ощущать себя частью коллектива, а такие понятия, как гордость, тщеславие, лидерство, были ему чужды. И дело тут не в страхе. Да, были вещи, которые пугали Кислого до смерти, но в основном он просто настолько не доверял самому себе, что элементарно не понимал, когда необходимо продемонстрировать твердость духа и крепость кулаков, а когда лучше придержать свое мне–ние при себе. Для драки ему не хватало кого-то, кто бы сказал «фас».

Как-то мы с ним напоролись на неприятную компанию, из–рядно превосходящую нас количеством и процентным содер–жанием алкоголя в крови. Компания была настроена крайне недружелюбно, так что нам пришлось отходить с боем. Доста–лось нам тогда неслабо, но в той истории меня насторожило поведение Кислого: как только я понял, что без мордобоя не обойтись, а потому надо использовать шанс неожиданности первого удара и провел удачный апперкот в подбородок ухмы–ляющейся физиономии, Кислый как с цепи сорвался. Боец из него никудышный, но остервенение, с которым он кидался на противников, заставило их протрезветь и всерьез взяться за дело.

Вообще-то я собирался припустить со всех ног сразу после первого удара. Шансов победить у нас не было, а выгребать по мордасам просто так мне не хотелось. Я не видел смысла драться до последнего. Короче, я собирался дать дёру и так бы и сделал, если бы Кислый не ввязался в драку. Разумеется, Кислый меня не понял, а потому все испортил.

Всю дорогу домой, когда мы уже оторвались от преследова–ния, Кислый заглядывал мне в глаза, ожидая одобрения своей воинственности, подтверждения того, что его реакция оказа–лась верной. Наконец я сжалился над ним, остановился, осмот–рел его с головы до ног, сказал: