Василий Горъ - Нелюдь

Как назло, подходящее место все не находилось — обочина тракта была разбита колесами телег ничуть не меньше, чем проезжая часть. И чтобы не ставить леди Мэйнарию в грязь, мне пришлось возвращаться к опушке.

Вернулся. Опустил баронессу на трухлявый пень, выпрямил спину, расслабил руки и мысленно попросил Двуликого послать мне телегу, ослика или какое-нибудь еще попутное средство передвижения.

Бог-Отступник смотрел на меня. Видимо, очень внимательно, так как минут через двадцать пять, когда я справил все естественные потребности, поел, попил и даже слегка отсидел себе седалище, со стороны замка Атерн раздался перестук копыт.

Я на всякий случай несколько раз сжал и разжал кулаки, удостоверился, что руки меня слушаются, затем встал и снял со спины посох…

… Оглядев троицу всадников, показавшихся из-за поворота, баронесса удивленно вытаращила глаза:

— Ой, Уголек!

Потом нахмурила брови и мигом оказалась на ногах:

— Это — конь Волода! По какому, интересно, праву они его…

Конца фразы я не дождался, так как она неловко наступила на больную ногу, зашипела и… неожиданно повернулась ко мне:

— Пожалуй, вести меня к графу Рендаллу не обязательно: обо мне может позаботиться брат Димитрий, духовник моего отца. Во-о-он тот монах, который восседает на коне моего брата!

Я мысленно поблагодарил Двуликого за заботу, нащупал место под новую зарубку и вслед за ковыляющей баронессой вышел на опушку.

Увидев нас, всадники осадили лошадей и переглянулись. Я сразу же напрягся — всадник на угольно-черном жеребце зачем-то полез в рукав сутаны, а его спутники одинаково повернули коней боком и одинаково отвели десницы к переметным сумам!

— Брат Димитрий, это я, Мэйнария! — воскликнула баронесса и… я, увидев начало его движения, вбил ее лицом в грязь…

… Болт, предназначенный для нее, свистнул над моим правым плечом. Тот, который летел в меня, пронесся в полутора локтях левее. А метательный клинок, брошенный братом во Свете, чуть не оцарапал шею!

«Ничего себе „не убий!“» — возмущенно подумал я и, перебросив посох в левую руку, потянулся за своими…

… Слуга Бога-Отца оказался воином! Причем далеко не самым худшим: первый брошенный мною нож воткнулся в кулачный щит, сорванный им с седла! Второй — пролетел над плечом, а третий… третий я догадался метнуть в его коня!

Несчастное животное тут же встало на дыбы, потом стало клониться на бок, и я, наконец, достал его хозяина. Всадив нож чуть выше среза голенища…

Грязное ругательство, сорвавшееся с уст орденца, на мгновение ввергло меня в состояние ступора — падая с коня, брат во Свете поминал Двуликого! Причем такими словами, как будто всю жизнь проработал вышибалой в таверне Серых, или в Цветнике самого низкого пошиба!

Потом до меня добежали его спутники, и мне стало не до раздумий…

… Первая же атака в два меча чуть не отправила меня в Небытие: правый противник, поднырнув под удар концом посоха, атаковал меня в колено, а левый — в лицо!

Я вскинул правую ногу вверх, а клинок, летящий в переносицу, сбил в сторону серединой посоха и предплечьем. Вернее, серединой посоха и стальным прутом, вшитым в наруч. И тут же ударил «левого» навершием в висок.

Воин оказался быстрее, чем я думал. И почти увернулся — конец посоха чиркнул его под ухом и слегка зацепил край нижней челюсти. Впрочем, даже такого «легкого» касания хватило за глаза: воин пошатнулся, выронил меч и начал оседать на землю… А я не смог его добить, так как был вынужден блокировать шквал атак его товарища!

… Удар в живот, в горло, во внутреннюю поверхность бедра, подсечка, разрыв дистанции, бросок метательного клинка, попытка войти в ближний бой… — воин вкладывался в каждое движение так, как будто оно было последним. И старательно поворачивал меня боком к своим спутникам. Вернее, к монаху, который успел выдернуть из ноги мой нож и, накрутив на ладони рукава сутаны и морщась от боли в пальцах, пытался взвести арбалет без поясного крюка…

Потеря концентрации на мне вышла мечнику боком: заблокировав очередную атаку, я изобразил, что тянусь к перевязи, ушел в сторону от глубокого выпада… и опустил посох ему на темя. Коротким, но очень акцентированным движением. Потом рванул древко на себя и тут же ударил снова. В переносицу. А потом присел, пропуская болт над собой…

Монах выдал очередную порцию крайне нелестных эпитетов в адрес Бога-Отступника, его слуг и одного «на редкость гнусного» Бездушного, потом вбил арбалет в землю, вставил ногу в стремя и взялся за тетиву голыми руками!

Я хладнокровно дождался, пока он начнет выпрямляться, и бросил метательный нож. Потом скользнул к тому воину, которого оглушил в начале схватки, перебил ему позвоночник и… провел большим пальцем по Пути: на нем вот-вот должна была добавиться третья зарубка! За какие-то сутки!!!

Увидев улыбку на моем лице, леди Мэйнария посмотрела на меня, как на ожившую Темную половину Двуликого. И поползла к лесу. Задом! Загребая грязь босыми ногами!

Я нахмурил брови: повязка, которую я наложил на ее рану утром, куда-то исчезла. И… мысленно усмехнулся — увидев движение бровей, баронесса застыла! В том положении, в котором находилась!

Поняв, что убегать она не собирается, я закрепил посох за спиной и занялся делом: собрал ножи, переложил содержимое кошелей брата во Свете и его спутников в свой, отловил кобылок и от души покопался в содержимом чересседельных сумок…

… Пока я промывал ранку вином, найденным в сумках черного жеребца, леди Мэйнария стоически молчала. Только смотрела в землю глазами, полными слез и изредка сжимала кулачки. А когда я обмазал порез трофейной лечебной мазью и взялся за корпию, тихонечко спросила:

— Зачем?

Я пожал плечами и провалился в прошлое:

… Жрец Двуликого, открывший дверь обители, был стар, но кряжист и могуч, как столетний дуб. И от него веяло гораздо большей силой и уверенностью в себе, чем от любого из воинов, которых я когда-либо встречал.

Заглянув мне в глаза, он не спросил ни слова. А просто шагнул в сторону и предложил:

— Заходи…

Я зачем-то кивнул, сгорбил плечи, переступил через порог и остановился.

Жрец задвинул засов, и, не глядя на меня, неторопливо побрел по направлению к невысокой пристройке, прилепившейся ошую от храма.

Я поплелся следом. И, оказавшись небольшой комнатке, заставленной деревянной мебелью, прислонился к стене рядом с дверью.

— Садись… — голосом, не терпящим возражения, приказал жрец. Потом подошел к сундуку, стоящему у стены, вытащил из него пару свечей и воткнул их в подсвечники.