Леонида Подвойская - Предтечи Зверя. Алёна

– У девушки умерла мать. Отец сейчас на нарах. Других родственников - никого, только братишки малые. Поможете похоронить. Все затраты на мой счёт, - инструктировал новый Алёнин знакомый хмурых подчинённых.

– Ну что вы, зачем за вас счёт? У меня есть…

– Что у тебя есть, я догадываюсь. Не будем. Рассчитаемся.

И вновь хмурые улыбки и липкие взгляды странных знакомых.

– Чтобы всё чин чинарём. ВСЁ! От начала и до конца. Чтобы комар носа не подточил.

– Не впервой, Север, сделаем.

И они действительно сделали. Прежде всего - вышли ко вновь собиравшимся односельчанам, моментально вычленили заводил и утянули тех в сарай "потолковать". После нескольких взвизгиваний те высочили и рванули по домам. Толпа рассосалась. Не секрет, что в большинстве своём такие толпы состоят из трусливого шакалья, которое и черпает-то отвагу в чувстве безнаказанности. Затем все трое гуськом, вразвалку двинулись в контору, к представителю местной власти. Вскоре туда же, на ходу застёгиваясь, рванулся из дома участковый. А ёщё через пол часа изрядно выпустивший пар председатель в окружении Алёниных "помощников" появился в хате.

– Беда, конечно, беда, Алёна. Всё поможем. Всё организуем, всё, что положено. Это же на завтра надо готовить, да? Сегодня привезёте?

– Ты, отец, давай, запрягай твоих дармоедов. Что, дитё само здесь справится? Чтобы через четвертной здесь всё кипело. Убрать, помыть, почистить. Машину давай. Сейчас за покойной поедем.

– Да де же у нас. Неожиданно так.

– Мы же уже покалякали. Опять базар начинаем? - искренне удивился заглавный.

– Нет. Я просто… Хорошо.

– А ты смотри, лейтенант. Если ещё какая пьяная морда сюда прицарапается под окна права качать, не носить тебе погон. Твой шеф тебе всё доходчиво растолковал?

– Ты, дивчина, бери одёжу, мы поедем. Там и помоют и оденут. Привезём чин чинарём, как шеф приказал.

– Что Вы! Я поеду. Я сама…

– Лады. Поедешь вон с Васо и Коляном, они там помогут. А я тут здешних подшевеливать буду.

В морге было холодно и неуютно.

– Ты мама, не стесняйся. Это же я. Всё сделаем, как следует. и помоемся, и оденемся. сами справимся, правда? - разговаривала девушка, обмывая сухонькое тельце. - Какая же ты у нас… Как же ты исхудала, мамочка! Зачем же ты так себя… - Не выдержав, Алёна упала на уже холодную материну грудь и разрыдалась. Выплакавшись, взяла себя в руки. Под руководством санитарки помыла мать и одела в немудрёную, но чистую одежду.

– Вот так, мамуля. Теперь поедем домой отсюда. Давай-ка, - она наклонилась и подняла лёгкое родное тельце с каталки.

– Вот так, - обняв покойную, она вынесла её в прихожую, где уже стоял гроб.

– Ты с ума сошла, девонька! - запричитала санитарка. - Разве можно так!

– Только так и можно. Это моя мама, - уклоняясь от рук пожилой женщины, объяснила Алёна. Она сама аккуратно уложила покойную в последнее ложе, поправила одежду.

– Теперь поможете? - обратилась она к перекуривавшим молодцам.

– Без базаров! - и вскоре автобусик - катафалк вёз Алёну и её мать в деревню.

Алёна, казалось, онемела от горя. Словно вне себя, она сутки просидела у гроба, о чём-то шепча, шепча и шепча матери. Её горе примирило потерпевших с этими осиротевшими детьми. Нет, они не простили, но стали терпимее. Или эти загадочные амбалы - незнакомцы внушили почтение? Но всё-таки, справедливости ради, следует признать, - большинство сочувствовало этому горю. Пришёл с цветами Костик. Потянулись другие одноклассники. Алёна на секунду отвлекалась, кивала головой и опять возвращалась к разговору с мамой. Порой вскакивала, металась в поисках братьев. Убедившись, что они под присмотром, возвращалась туда же, к гробу. Даже когда приехал отец, она посмотрела на него странным остекленевшим взглядом.

– Вот, папка, что вышло - то.

– Меня привезли. Только на похороны. Вон, видишь - кивнул он на конвой.

– Так садись, поговорим, попрощаемся. Красивая у нас мамка, правда?

Отец только кивнул. Наполняющимися слезами глазами он смотрел на ту, которая столько лет… Столько лет… А он… А он!

– Проси, прости, прости… Но это последнее… не я.

– Она знает, папка. Знает.

– Прости… - продолжал теперь уже вдовец. - Не слышишь…

– Она слышит, папка. Слышит. Ты дай мне руку. Так. А теперь разговаривай с ней. Кричи! Она уже далеко. Но ещё слышит.

Геннадий послушно закрыл глаза. Потом вздрогнул и замер. И долго сидел не шевелясь, не вытирая слёзы. Потом резко встал.

– Вот что, дочушка. Ты… слышала… наш… разговор?

– Она с тобой разговаривала.

– Доченька, ничего не поделаешь. Остаёшься за старшую. Наверное, придётся… - он прогнал подкативший к горлу ком. Придётся в детский дом… Нет у нас близких родных… Но это ненадолго. Ты ведь почти взрослая. Вернёшься. И братиков заберёшь назад. А дом всё равно за тобой будет…

– Я всё сделаю, па - рассеянно ответила Алёна, вновь что-то шепча матери.

– Ребята, мне бы, ну, знаете куда. Ну, побудьте здесь. Никуда я отсюда уже… Вот и спасибо.

А потом был дикий крик и суета. И беготня этих конвоиров. И нацарапанная на пачке сигарет записка.

" Прости. Пойду за ней. Береги братиков".

Похороны Марии решили отложить и хоронить обоих вместе. Воспротивился было поп, но Сазан (старший из подручных Севера) быстро того урезонил. Отца обмывали и одевали уже без Алёны. Та по-прежнему не отходила от гроба матери.

– Вот и папка к тебе, - прошептала только она, когда два гроба уже стояли рядом. - А ты, папка, зачем? А это всё мне одной? Зачем? - дико закричала она, после чего впала в оцепенение. Но в такое же оцепенение, впала, казалось и вся деревня. Молча, тихо, прошла процессия. Также тихо, только земля глухо стучала по крышкам гробов, похоронили. И даже на поминках было тихо. Пили не напиваясь. Глядя не девушку, на двух нахохлившихся, словно молодые воробушки, братиков, вдруг ужаснулись той травле, которую обрушили на эту семью.

– Прости Алёна! - прорвался к столу Костик, не допущенный по малолетству на поминки. - Прости! А то я тоже прямо вот сейчас! - он хватанул было нож, но тут же был скручен взрослыми мужиками.

– Ну что ты, Костюша, - горько улыбнулась девушка. - За что? Ты же единственный, кто…

– Гм… Вот что, девонька. И нас прости. Горе, оно ослепляет. И ожесточает. Ты же знаешь, и мы это всё недавно… Вот… Так что… но помогать будем всем миром. А мамка твоя… Давайте помянем по - людски. Святая была женщина, - высказался, наконец, бывший начальник покойной. Прорвало. Заговорили. Заплакали. Начали вспоминать. А Алёна пошла укладывать братиков.

Куда теперь? В детдом? Не пойду! К Даниловне? " Ты если что, сразу ко мне", - вспомнила она, как прощалась со старой знахаркой в больнице. А что? Поселюсь в лесу. Братиков заберу, - думала девушка на следующее утро, возвращаясь с кладбища, куда ходили " будить" покойных. Оставив братиков у той самой дальней родственницы, девушка пошла на свою полянку.