Рамиль Юсупов - Тайный Город – твой город (сборник)

– Папа, папа, а мы поедем в аквапарк? Мне Саня рассказывал, там есть такая горка, тройная!

Маленький русоволосый малыш смешно семенил за отцом, взахлеб рассказывая то о горках, то о Сане, то снова о горках. За спиной мальчика висел небольшой зеленый рюкзачок, который он то и дело поправлял. Мальчонка тараторил без умолку и явно находился в том волнительном и трепетном предвкушении, которое бывает только в детстве. А вот его родителей, миловидную полноватую брюнетку и невысокого лысоватого мужчину – не интересовали рассказы сына. Они настороженно озирались, словно ожидая, что вот-вот грянет гром, отменят рейс и улыбчивые стюардессы скажут, что произошло ужасное недоразумение и их места проданы кому-то другому. А им, увы, придется остаться в аэропорту.

«Первый раз, – мимоходом отметил Виталий. – Летят первый раз, нервничают».

Он вспомнил свой первый полет и не смог сдержать улыбку: как давно это было.

– А она, представляешь, осталась еще на месяц. Да… И отель он оплатил, и предложение уже сделал, да-а… – протянула модельного вида брюнетка, округлив и без того огромные зеленые глазищи. Две ее товарки топали, открыв рты, с восхищением глядя на продвинутую подружку.

Виталий безучастно посмотрел им вслед.

«Искательницы приключений на «вторые девяносто». Догадываюсь, что именно вы привезете с курорта…»

Два парня в черных футболках. Мама с упитанной эмо-дочкой. Две тетки совершенно необъятных размеров. Обычные туристы. Обычный рейс.

– Сыночек, ты капитан судна? Да?

Задумавшийся Виталий не сразу понял, что обращаются к нему.

– Да?

– Смирнов Виталий Иванович, капитан «Боинга-747». Рад приветствовать вас на борту.

Виталий вскинул правую руку к виску. Сколько раз он так делал? Не сосчитать. На этот раз жест предназначался милой супружеской паре: благообразный старичок с чеховской бородкой, заботливо поддерживающий под руку сухонькую старушку в старомодной шляпке.

– Наш сын тоже пилот, – с законной гордостью сообщила пожилая женщина и оглянулась вокруг – все ли слышат? – Военный летчик. Подполковник.

– Поздравляю, – улыбнулся Виталий. – Получается, мы с ним почти коллеги.

Старики улыбнулись и, кивнув Виталию, отправились искать свои места.

Впервые он осознал свою силу больше двадцати лет назад при весьма, надо сказать, позорных обстоятельствах. Взрослый Виталий стыдился этого кусочка своей жизни, но вспоминал его часто.

Майская ночь, спящее село, и он, учительский сын, безвольно висит вверх тормашками в саду деда Мирона. За пазухой глухо чвакают краденые черешни, которые теперь напоминают варенье, спина вспорота коварной веткой, а к дереву бежит дед Мирон.

От отчаяния Виталику хочется завыть, расплакаться, провалиться сквозь землю с этими проклятыми черешнями. Только бы не опозорить маму. Ведь она верит ему, она гордится сыном. А он…Он так ее подвел. Мама этого не переживет, она умрет от стыда, пока Мирон через все село будет тащить его, Виталика, за ухо домой. А что скажут соседи?! А вдруг дед отведет его к прокурору?! Точно! Сердце противно ухнуло, а черешневый сок, пропитавший футболку, вперемешку с кровью, резко стынет и липнет как липучка для мух. Точно! Рыжего Кольку дед Мирон тоже недавно поймал – так водил. Прокурор как раз к их сельскому участковому приезжал. Он почти каждые выходные зачем-то сюда ездит. И потом мама рыжего ходила и просила, чтобы в колонию не отправляли. А прокурор сказал, что так и быть, на первый раз прощает, но потом… Ух, страшно подумать, что будет потом! А он, Виталик, – невезучий, его прокурор точно не простит. А если еще и узнает, что это не в первый раз, и что лодку с причала тоже из-за Виталика унесло… Ой, что будет! И проклятый дед совсем рядом!

Когда старик добежал до черешни, Виталику хотелось только одного – исчезнуть. Раствориться. Ведь только так можно избежать расправы, что уготовил для него злобный дед. Мальчик ясно видел суровое, изрезанное глубокими морщинами лицо, седые кустистые брови, пышную снежно-белую шевелюру и устрашающий шрам, пополам перерубивший лицо Мирона – память о войне. Видел и понимал, что пощады не будет…

А потом все исчезло.

На секунду. На мгновение. На один удар сердца.

Виталику показалось, что он упал, что ветка не выдержала, надломилась и он летит к земле… Вскрикнул, но…

Он и правда оказался на земле, вот только удара не было. И чужого сада. И деда Мирона. Не было. Виталик очнулся рядом со своим крыльцом. Грязный, окровавленный, в перепачканной черешней рубашке и рваных штанах, но избежавший встречи со стариком.

Спасенный…

Взлет

Виталий переключил тумблеры. Самолет вздохнул и нежно заурчал, словно шепча: «Ну, ты чего? Что случилось-то, командир?»

Как ответить?

Виталий помнил предчувствия, что накатывали иногда на парашютистов из его полка. Не страх, а именно предчувствия, неясные ощущения, что прыгать сегодня не надо, что лучше не рисковать. И еще он помнил, что никто в таких случаях не смеялся. Даже едкий прапорщик Мельниченко, умеющий так окатить презрением, что двухметровые дылды слезу от обиды пускали, даже он помалкивал. Только кивал с пониманием.

Десантники ошибаются редко.

А пилоты?

Есть ли причина для неясной тоски, что мучает его с утра? Есть ли основания для отказа от рейса? Нужно ли сказаться больным?

– Чего сидим?

Это Сашка, второй пилот. Веселый и веснушчатый балагур. Через два месяца у него свадьба.

– Да так, задумался…

Виталий плавно потянул штурвал, и самолет понесся к краю взлетки. Еще не в небе, уже не на земле.

Через три недели после истории в саду деда Мирона Виталий снова попробовал «перепрыгнуть». Ушел на реку, сосредоточился, захотел оказаться у моста… Даже глаза зажмурил от натуги, но без толку. Не получилось. Поманило неведомое да рассмеялось, глядя на потуги мальчишки.

«Думаешь, легко?»

Нет, так Виталий не думал, готов был работать. Стараться. Напрягать все хилые свои силенки ради повторения фокуса. На следующий вечер следующая попытка. Вновь неудачная. Еще. Еще!

Через неделю получилось. Оказался у моста, преодолев неизвестным способом почти двести метров. Оказался на топком берегу, грязный, обессиленный, зато счастливый.

«Я – супермен?»

«Я – колдун?»

«Кто я?»

А может быть, я болен? Или фантазирую? Сомнения заставили Виталия держать язык за зубами, таиться, скрывать свое умение от друзей и родителей. Тренировался, оставаясь один. Привыкал работать с теплой, приятно бурлящей в жилах силой. Постепенно осознал, что именно она, эта неведомая энергия, и позволяет ему совершать «прыжки». Чем ее больше, тем дальше можно оказаться. Но как же медленно, черт возьми, она восстанавливалась! По крупицам, по капельке. И Виталию пришлось учиться ее копить, складывать куда-то внутрь, как рачительный хозяин, набивающий на зиму погреб: мешочек к мешочку, ящичек к ящичку…