Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

Я спрыгнул с коня, народ начал сбегаться со всех сторон, стражи пристыженно опускали головы. Я протянул руки к Лоралее, она легко и бестрепетно соскользнула с высокого коня мне в руки, легкая и нежная, разогретая за время скачки.

По моему телу пробежал сладкий трепет. Я медленно опустил ее на землю, сердце тукает счастливо, как довольный цыпленок, которому насыпали целую горку вкусных зернышек.

– Все в порядке, – сказал я стражам и поспешившим в нашу сторону рыцарям. – Занимайтесь своими делами. Я сам покажу леди Лоралее ее… место.

Стражи, видя мое лицо, начинали ухмыляться, двери перед нами распахивались с подозрительной поспешностью. Последнюю дверь я открыл перед нею сам, сделал широкий жест.

– Леди Лоралея, ваши апартаменты.

Первым вбежал Бобик, заметался из стороны в сторону, все высматривая и вынюхивая. Лоралея сделала шаг, глаза широко распахнулись, я услышал восторженное:

– Сэр Ричард! Как здесь чудесно!

– Нормально, – ответил я польщенно, – вообще-то недостаточно женственно, чтобы соответствовать… гм… Это военная крепость, здесь не до удобств…

– Что вы, сэр Ричард! Все замечательно!

Я покачал головой.

– Располагайтесь, а я подумаю, чем украсить эти покои.

– Зачем?

– Чтобы вам понравилось больше.

– Мне и так все нравится.

– Совершенству не бывает предела.

Я поклонился и, хотя мучительно хотелось остаться и общаться с нею, глядя в ее удивительные глаза, наслаждаясь звуками ее щебечущего голоса, все же отступил и вышел за дверь.

Гроссграф или не гроссграф, мать вашу, а если гроссграф, то думай о судьбах Отечества, а не о ее весьма аппетитных даже с виду сиськах. Да и вообще, надо о высоком. Не чистом, об этом пусть эстеты, не о грязном, об этом политики, а именно о высоком, крупном и значительном, как и надлежит крупному государственному деятелю. Это я теперь крупный, запомни, балда.

Слуги разбегаются при моем появлении, словно я не только крупный, но и ужасный. Типа, для забавы могу на кол. Это хорошо, пусть боятся. Я, конечно, демократ, но я ближе к эллинской демократии, когда все равны, все имеют избирательные права, все свободны и у каждого не меньше двух рабов.

Через пару часов, наобщавшись с рыцарями, наотдавав распоряжений и даже проголодавшись, я напомнил себе, что надо посмотреть, как чувствует себя наша знатная пленница. Или не знатная, но прекрасная. Во всяком случае, дрались за нее знатно, значит – знатная.

Ей передали, что я пообедаю в ее обществе, это не выглядело просьбой, я сразу взял курс на жесткость, пусть знает, что здесь ей не там, тут не пройдут хиханьки и ужимки, здесь суровые и жесткие мужчины. И в ее покои я вошел уверенной походкой хозяина.

Леди Лоралея вскочила, довольная и сияющая, в глазах блестят звезды, платок сняла, блеск волос затмевает свет люстры, сердце мое застучало чаще.

Я сглотнул слюну, голос мой прозвучал не так уверенно, как мне хотелось:

– Надеюсь, вам передали, что я изволю обедать с вами.

Она воскликнула:

– Да, я счастлива, сэр Ричард!

– В самом деле? – переспросил я с сомнением.

Стол накрыт на двоих, это заметно по двум креслам, а так на нем еды и питья на отряд тяжеловооруженных кнехтов или троих растеров.

Все-таки я дождался, когда она сядет, тяжело и солидно опустил задницу в кресло напротив. У Лоралеи ни следа от усталости и бледности, щеки покрыты живым естественным румянцем, пухлые губы стали вдвое пухлее, глаза блестят, а в голосе прозвучал откровенный восторг:

– Какое великое дело вы затеяли, сэр Ричард! Мне тут рассказали слуги, я просто не поверила сперва.

Я насторожился.

– Какое? С вашего позволения начну сразу с горячего, проголодался, уж простите…

– Да-да, сэр Ричард, все что угодно!.. Объединить всех этих лордов в одну большую семью, чтобы прекратились эти ужасные войны, которые я, как женщина, ненавижу!.. Какое великое дело, вы уж, сэр Ричард, пожалуйста, не бросайте на полдороге!.. А теперь, когда удалось, постарайтесь, чтобы не развалилось.

Я едва не удавился куском горячего мяса, вытаращил глаза, просипел полузадушенно:

– Да-да…это главная цель…

– А будет прекрасно, – воскликнула она с таким жаром, что даже ложку с драгоценным бульоном задержала у рта, а потом и вовсе опустила в тарелку, – когда дороги освободятся от разбойников!.. Торговцы проедут везде свободно, у нас появятся шелка из Турнедо, драгоценности из Шателлена, а в Фоссано шьют такие изумительные сапожки!..

Я кое-как совладал с застрявшим мясом, запив вином, в голове сумбур, пробормотал смятенно:

– Вы настолько правы, что даже не знаю… Могу добавить разве насчет цены… Товары резко подешевеют, когда исчезнут поборы на границах лордств. Все люди станут одеваться красивее, что… гм… вызовет новый подъем… энтузиазма. В смысле, производства. Наверное. Тут надо посоветоваться со специалистами. В смысле, сесть и обдумать.

– Не бросайте, – повторила она умоляюще. – Никто, кроме вас, такое даже не брался делать!

Да что за хрень, мелькнуло у меня ошалелое. Я же привез по– быстрому устроить эту куколку так, чтобы никто не дотянулся, пока не сплавлю подальше, лучше за пределы Армландии! А сижу, раскрыв рот, слушаю удивительно умные речи.

Я торопливо взялся за сладкое, надо пожрать и слинять, пока эта сирена не очаровала и меня, пробормотал, разрезая широким ножом истекающие медом соты:

– Не брошу, не брошу… Ради этого и стал гроссграфом. Вообще-то мне куда лучше было странствующим рыцарем… Ни за что не отвечаешь, никому ничем не обязан, едешь себе и бьешь по голове встречных и даже поперечных. Спасаешь кого-нибудь, за что тебя благодарят так, будто мир спас. Мелочь, а приятно.

Ее глаза вспыхнули, а лицо воспламенилось.

– Правда? – выдохнула она с жаром. – Тогда вы пошли на великую жертву, сэр Ричард!.. Умоляю вас, продолжайте держать Армландию единой. Это не только потому, что мы, женщины, предпочитаем мир и живых мужчин, а не гробы, но… все расцветает, когда войны нет… долго! Или хотя бы продержитесь гроссграфом подольше.

– Как скажете, – ответил я с галантной улыбкой. – Значит, держать Армландию единой и неделимой?

– Да!

– Свобода торговли и никаких пошлин?

– Да, – произнесла она с жаром. – Разве это не самая великая цель? Воевать каждый может! Для этого ума не надо. А вот строить… На это решаются только самые мудрые и мужественные. Ведь славу проще всего обретать разрушениями, как ни грустно.

В обалдении я машинально создал чашку с горячим кофе, спохватился, но отступать поздно, протянул ее Лоралее, а себе создал другую.

Лоралея взяла чашку не глядя, взгляд ее прикован к моему лицу, и поднесла ее к губам тоже не глядя. Я смотрел, как пьет мелкими глотками, ни разу не изменилась в лице, ни тени недоумения при виде незнакомого напитка, даже не спросила опасливо, что это: раз я дал – пьет.