Юрий Никитин - Уши в трубочку

– Я неграмотный, потому и богатый, ясно? Неси коньяк, но только хороший, понял? И че-нить для выпивки… В смысле, пить буду, понял? И поесть не забудь. Да не сам, а для меня и моей крошки. Учти, едим много, хоть и худые. Глисты, наверное.

Он изогнулся в почтительнейшем поклоне, исчез. На кухне разом закипела бурная деятельность, словно в первые годы индустриализации и подъема животноводства. Из окошка то и дело выглядывали красные морды поварят, всем хочется посмотреть на олигарха, потом шеф-повар их прогнал и закрыл окошко.

Я лениво осматривался, сперва, ессно, на танцовщицу у шеста, обратил благосклонное внимание на певицу, та едва не заглатывает шишку микрофона ярко накрашенным ртом. В отличие от шестовички певица в скромном сарафане с постоянно выпрыгивающей из-за слишком низкого выреза грудью поет неплохо, совершенно не замечая фокусы своих молочных желез, а когда спохватывается, мило краснеет и поспешно заправляет обратно, не забывая мимоходом потереть и без того красный и разбухший кончик. Народ хлопал и следил, когда же снова от резкого движения эта вэщь выпорхнет на свободу. Я заметил, что все повторяется через точно рассчитанные интервалы, когда ожидание достигает пика, здесь важно ни в коем случае не давать ему спадать, режиссура отпадная.

За соседним столиком молодящаяся дама злым шепотом сообщала заинтересовавшемуся зрелищем спутнику, что это все силиконовое, что поет отвратительно, платье аляповатое, ноги кривые, но спутнику, судя по глазам, по фигу такие тонкости, силикон – не силикон, главное – размеры, а там хоть и вовсе надувная, какая разница, все они дуры надувные.

Певица мигом заметила появление богатого клиента, но не повела глазом, ждет каких-то знаков внимания с моей стороны, но в этом деле важно не переждать, на меня начали посматривать и другие женщины. Вернее, сперва смотрели, какой коньяк нам ставят на стол, а потом уже смотрели уважительно на меня.

Вскоре, оставив микрофон, певица сошла с эстрады и медленно, продолжая петь, пошла по залу между столиками. Движение выглядело хаотичным, но я уловил алгоритм, без труда вычислил, сколько понадобится ходов, чтобы подошла к цели. Торкесса следила враждебными глазами, сразу ощутила врага, это в женщинах встроено с рождения, как ультразвуковой локатор в летучую мышь или электрические аккумуляторы в морского ската.

Певица наконец приблизилась, равнодушно и пренебрежительно скользнула взглядом по моей спутнице, а мне улыбнулась томно и так обещающе, что глаза торкессы сразу вспыхнули, как большие зеленые фонарики. Я слышал скрип ее зубок, когда певица томно погладила мои плечи, помассировала мне шею и плечи, погладила уши и мило проверила мизинчиками их содержимое. На левом что-то прилипло, она вытерла о бедро и почистила мне ухо таким интимным жестом, что торкесса засопела, как морской лев, начала пыхтеть и надуваться.

Я указал певице на свободное место:

– Мы будем счастливы…

Она улыбнулась обещающе и даже многообещающе, снова наклонилась и помассировала мне плечи, увесистые груди выскользнули обе и мягко легли мне на шею.

– Не могу, – проворковала она низким грудным голосом, от которого воспламенилось все внутри, в смысле, в нижней части, – мне надо закончить номер.

– Тогда разрешите прислать шампанское в вашу гримерную? – поинтересовался я.

– С условием, – произнесла она богатым оттенками голосом, – что вслед за шампанским заглянете и вы?

– О, йес! – ответил я с воодушевлением. – Карамболь!

Глава 6

Она посмотрела оценивающе на позеленевшую торкессу в моей рубашке, все женщины в этом заведении, как догадываюсь, сразу сообразили, что у моей спутницы под моей рубашкой ничего нет, даже трусиков, женщины это чувствуют сразу, но все же певица улыбнулась с победоносностью во взоре: у нее и грудь крупнее, и зад выше, не надо на полусогнутых, и волосы длиннее, а все мужчины обожают, когда длинные волосы по подушке…

– Да, – сказала она многозначительно, – карамболь!

Торкесса, задыхаясь от гнева, нет, уже от ярости, смотрела ей вслед испепеляющим взором.

– Ваше сиятельство, – едва выговорила она лязгающими зубами, – вы уверены, что… что это существо… с этой примитивной культурой… способно… вообще способно…

– Уверен, – ответил я великодушно.

– Но ее уровень!

Я ответил лениво:

– А я в этой области не ищу высокие уровни. Наоборот, чем проще, тем кайф выше.

Торкесса замолчала, потом сказала негодующе:

– Так вот почему вы поедаете ее таким пылающим взором?

Я пробормотал:

– Оттого что сейчас на диете, не значит, что не могу читать меню… Лилея, что за делы? Мы на задании.

– Но вы, милорд, – сказала она обвиняющим тоном, – весь разбухли!

– Ну, не весь, – пробормотал я, – но, дорогая, человек не может все время быть в погоне, в науке или в постели. На то он царь природы и венец творения! Надо чередовать, чередовать, чередовать… У нас попробовали задержаться на великой стройке чуть дольше, чем позволяла биология, целую страну обвалили с таким грохотом! Всю планету качает, как паука-плавунца на волнах!

– Но разве не знаете, что чем больше…

– Нет, – прервал я поспешно, – я не верю, что это решает все проблемы. Поголовная мэйдфакия началась еще в шестидесятых, но войны как шли, так и идут. И с ваучерами надули! И озоновая дыра не уменьшилась… Погоди, что ты все сворачиваешь на эту тему? У тебя эти две недели ученичества на секретного агента на чем оборвались?

Она мило покраснела, прошептала:

– На первом же уроке по обольщению…

– Понятно, – протянул я. – Значит, ты не зацикленная, просто ничего другого не знаешь… а знания показать хочется. Ну, хотя бы те, что на первом уроке?

Она потупилась, на щеках заиграл румянец, перебрался на лоб и шею, а восхитительнее всего, когда запылали уши. Я подозвал официанта, велел отнести лучшее шампанское и цветы в гардеробную певицы, сразу же уплатил, другой принес и поставил краешком поднос на край стола. Не чинясь, я помог перегрузить на стол все два десятка блюд, он пришел в восторг от такой демократичности молодого олигарха.

Торкесса смотрела на множество блюд в тупом недоумении.

– Зачем это все?

– Будем есть, – сообщил я бодро. – В смысле, ты – кушать, а я – жрать!

– Но почему так много? – спросила почти в отвращении. – В кого я превращусь?

– Ага, – сказал я злорадно, – и у вас есть проблемы с весом?

– Нет, но это просто… просто…

Я не слушал, разделывал большим ножом гуся, коричневая корочка потрескивает, из надрезов вырвался горячий пар, ноздри мои жадно ловят одуряющие запахи, стараясь вобрать все, чтобы не уплывали в сторону чужих столов. Потек прозрачный сок, желудок начал дергаться в нетерпении.