Людмила Астахова - Честь взаймы

– Зря вы так ухмыляетесь, Фэймрил. Из вас выйдет прекрасный солдат.

– Я польщена, милорд, – хмыкнула будущий «прекрасный солдат», не скрывая сарказма. – Нельзя ли мне для начала получить оружие?

Лорда Джевиджа смутить оказалось сложнее, чем предполагала вдова. Он без колебаний отдал ей один из револьверов, отобранных у наемных убийц в Сангарре.

– Вы знаете, как им пользоваться?

Фэйм усмехнулась, уж кто-кто, а она знала.

Вик Кешори считал себя крупным знатоком человеческих душ. Оно и понятно, когда почти четверть века только тем и занимаешься, что на глазок определяешь, сколько можно отсчитать клиенту без боязни поплатиться здоровьем и жизнью за попытку нажиться на чужом горе. Клиент, он всякий бывает, раз на раз не приходится. Порой худосочная пигалица в гневе ножом пырнет, а здоровенный дядька будет униженно просить набавить пару медячков. Ежели принесла девка-прислуга дорогую брошь, стало быть, своровала у хозяйки, и себе дороже выйдет связываться с такой вещицей. Лучше сообщить куда следует потихонечку, а потом честно поделиться с дознавателем наградой. Тихую вдовушку не грех нагреть на две трети реальной стоимости фамильного золотишка – никуда она не денется и возьмет гроши, на которые Вик Кешори расщедрится по доброте душевной. А скажем, с сочной молодухи можно и натурой взять упущенную выгоду. Словом, к каждому переступающему порог потенциальному продавцу у скупщика особый подход должен иметься. А иначе прогоришь, как пить дать прогоришь.

К парочке, заглянувшей на огонек сразу же после полудня, Вик приглядывался дольше обычного. Мужчина – типичный отставной офицер, уволенный из-за пошатнувшегося здоровья, держался уверенно, но не шибко заносчиво. Умело прятал заикание, чуть дольше обычного растягивая слова при разговоре, и старался не опираться на больную ногу. И хотя выглядел отставник неважно, но Вик Кешори все же не рискнул бы сойтись с ним в рукопашной. Убьет со второго удара, уж больно руки привычны к палашу или винтовке, а глаза повидали слишком много чужих смертей. Опасный тип, с какой стороны ни посмотри.

Его женщина… Скупщик так и не смог точно определить – жена она отставному офицеру или полюбовница, но в том, что кареглазая брюнетка – Его Женщина, можно даже не сомневаться. Потому что абы к кому не относятся такие вот упрямые солдафоны, словно к… полковому знамени. Иначе и не скажешь. И пусть на ней дешевая шляпка, платье видало виды, а боты знавали лучшие деньки и разве только каши не просят – она для отставного… ну, скажем, лейтенанта гораздо больше, чем мягкая податливая плоть, она – символ победы, королевский штандарт, который не уступают врагам.

Надо полагать, с вынужденной отставкой кончились у парочки хорошие денечки и настали тяжелые времена. Ибо женщина глядела на золотой кулончик с такой тоской, что у нее в глазах аж слезы стояли, до того не хотелось расставаться с памятной вещицей. Ужели свадебный подарок? Нет?

– А может, не надо? – проскулила она тихонько, считая, будто Вик не услышит.

– Ну, дорогая, мы же с вами договорились, – с мягким укором ответил мужчина.

Стало быть, колеблется, догадался скупщик. Еще немного, и сдастся.

– 17 таларов серебром, и ни сетом дешевле, – заявил он.

Женщина обиженно фыркнула:

– Он стоил 25 таларов, сударь.

– В Бу-Керке таких цен нет.

– Дорогой… – слезно взмолилась кареглазая.

– Двадцать, или мы уходим, – рыкнул отставной вояка и демонстративно сгреб побрякушку с прилавка.

– Хорошо! Восемнадцать с половиной, – сдался Вик.

Кулон и вправду был очень красивый, работа качественная и золото высшей пробы.

– Девятнадцать с осьмушкой, – сощурился мужчина.

Где этот гад так торговаться выучился, поразился Вик.

– Лады!

– Тогда девятнадцать с половиной!

Вик от досады сплюнул на свежевымытый пол.

– Хрен с тобой!

– Ы-ы-ы-ы-ы… – ныла дамочка, наблюдая, как ее единственная драгоценность переходит в чужую собственность.

– Не расстраивайтесь, дорогая, – смущенно пробормотал служивый, сворачивая ассигнации в трубочку. – У вас ведь осталось колечко.

«А скоро и его не будет», – без всякого злорадства подумал Вик Кешори, глядя им вслед.

Он-то лучше всех знал, как оно случается, тут и без гадания все ясно. Скорее всего, мужик вскорости дуба даст – скажутся раны и болячки, а баба отправится прямиком в работный дом, ибо для борделя бывшие честные женушки бравых офицеров подходят менее всего.

Хотя грустно все это, право слово, как грустно.

– Длань Милосердная! Теперь я себе могу вообразить, как вы руки выкручивали министру финансов, – не стала скрывать восхищения Фэйм. – Никогда бы не подумала, что вы умеете так виртуозно торговаться.

Она умела отдавать должное чужому мастерству, в чем бы оно ни заключалось.

– Главное – создать нужное впечатление, – усмехнулся Джевидж. – Остальное – дело техники. Просто я наблюдательный… хм… как выяснилось в последнее время. Когда не знаешь, кто ты такой, и нет никаких ориентиров, то иногда достаточно внимательно осмотреться вокруг. На других людей. Образ отставного сержанта делает тебя невидимкой в любой компании, а заодно без слов объясняет хромоту и… хм… придурковатость. Но вы тоже прекрасно сыграли свою роль, – признал он заслуги своей спутницы.

«Пятнадцать лет жизни с магом и не такому научат», – мысленно вздохнула Фэймрил.

– Спасибо, милорд, я старалась.

Продавать кулон решили идти вместе, изображая семейную пару мещанского сословия, чтобы не вызвать подозрений и чтобы мистрис Эрмаад не облапошили, а на лорда Джевиджа не донесли в полицию за подозрительный вид. Идея принадлежала Россу, а на долю Фэймрил досталось воплощение образов. И в итоге они разжились суммой, потребной для оплаты двух мест в дилижансе до Фахогила. Там они собирались пересесть на поезд, идущий в столицу. До 1 нарви оставалось ровно 40 дней. А точнее, всего 40 дней.

Глава 4

Не проходите мимо

Соседи по купе попались как на подбор молчаливые и замкнутые в себе. Пожилая сухощавая мистрис в сером учительском манто и старомодном капоре, из которого ее маленькое личико выглядывало, подобно зверьку из норки. Мелкий чиновник Фахогильского магистрата, то ли писарь, то ли регистратор, пребывающий, похоже, в некоем неизбывном ужасе от жизни в целом. Два зажиточных фермера – русобородый постарше и черноусый помладше, с грубыми загорелыми лицами и лопатообразными ручищами. А еще закутанный в широкий черный плащ клирик неопределенного возраста и юноша-студент. Никому из них и в голову не пришло лишний раз приглядываться к отставному хромому офицеру с женой, чьи пожитки умещались в один саквояж. Эка невидаль!