Андрей Буревой - Одержимый. Книга пятая

— Что значит — достаточно хорошо работать?.. — сдвинув брови, недоумённо переспросил я.

— Ну, к примеру, тот кто не исполняет дневной урок — остаётся без ужина… — ответила потупившаяся Энж.

— И ты часто без него оставалась?.. — сочувственно молвил я, догадываясь, что так оно и было.

— Часто… — подтвердила девушка, устремившая взгляд на свои руки, теребящие салфетку. И тихо — тихо произнесла, вроде как оправдываясь передо мной: — Просто я совсем непривычна к такой работе…

«Ну это и не удивительно, — подумал я. — Откуда взяться умению выделывать кожу и красить ткань у юной леди?..» — И поборов возникший в горле спазм, с искренним участием спросил:

— Что, совсем тяжело тебе приходилось?..

Энж, не поднимая глаз, кивнула. А потом, помолчав, поделилась: — Самое жуткое — это когда на дубильные чаны ставят… Устаёшь вроде и не сильно, а алхимическим реагентом так надышишься, напитаешься, что потом целую ночь уснуть не можешь… потому что все кости ломит, как от стылой лихоманки… — И поёжившись, прошептала. — Хорошо хоть на эти чаны чаще чем раз в три дня не ставят…

— Да уж… — только и смог что сказать на это я. И, не сдержав охвативших меня чувств, протянул руку и ободряюще коснулся плеча Энж, да ласково погладил её. Получив в ответ благодарную улыбку и тихое: — Спасибо…

— А что же выходные? Разве после особенно тяжёлой работы каторжанкам не дают отдохнуть? — спросил я.

— Выходные? Какие ещё выходные?.. — несказанно удивилась вскинувшая на меня взгляд девушка.

— Ну, мне так старший триарх… этот, как его… Оскар Бартинелли… говорил, что полагаются они каторжанкам, дескать… вроде как… — попытался растолковать я, но смешался в итоге и растерянно уставился на недоумённо хлопающую глазами девушку.

— А, эти выходные, — кивнула златовласка, похоже наконец‑таки сообразив о чём идёт речь. И, чуть кривовато улыбнувшись, сказала: — Один, Кэр. Каторжанкам полагается всего один выходной в год… — После чего добавила ещё: — Поэтому многие там свой срок заключения не в годах, а в выходных днях исчисляют…

— А что на счёт праздничных дней? — перебил я её, начиная подозревать что просвещавший меня о каторжных порядках Бартинелли слишком уж всё приукрасил. Или вернее — просто умолчал о многих важных моментах, всё сильно меняющих в нарисованной им благостной картинке…

— Их немного, — пожала плечами вздохнувшая девушка. — Да и сокращённый двенадцатичасовой день лучше, конечно, обычного — четырнадцатичасового, но не так что бы сильно…

— Не, реально в Надзорном ведомстве порядочные люди не служат! — возмущённо произнёс я, озлившись на себя — доверчивого лопуха, и на этого брехуна Оскара. И с трудом погасив обуявшую меня злобу, буркнул: — Мало того, что обременяют слабых женщин тяжкой многочасовой работой, не давая им никакого отдыха, так ещё и не кормят толком…

— Это каторга, Кэр… — без тени улыбки заметила Энж. И, теперь сама уже успокаивающе коснувшись рукой моего плеча, сказала: — Да ничего, жить там всё же можно. Даже если оставаться без ужина… — Но прозвучали её слова не слишком‑то уверенно, и, поняв это, девушка добавила ещё: — Ведь ночь можно и перетерпеть, а для восполнения сил вполне достаточно сытных завтрака и обеда.

На что я довольно скептически хмыкнул. Ибо говоря всё это, Энжель не удосужилась убрать голодного блеска из своих глаз… Да и как ни крути, а заметно осунулась она за время проведённое на каторге. А значит — её питание было явно недостаточным.

— Нет — нет, Кэр, правда! — попыталась убедить меня златовласка. — Остаться без ужина несколько раз в неделю это ерунда! А вот… — И смущённо запнувшись, замолчала.

— А что тогда не ерунда? — насторожился я.

— Ну… — замялась поначалу Энж. А потом, потупившись и вздохнув, всё же сказала: — Просто я ведь большую часть времени в карцере провела… А там из еды только хлеб да вода…

— Ты?! В карцере?! — ахнул я. И возмутился, проникаясь острым желанием вернуться на коуриджскую каторгу и покарать жестоко того кто додумался сунуть бедняжку златовласку в этот их металлический ужас — карцер, явно имея поводом лишь желание поиздеваться над ней: — За что?!

— Ну… Много за что… — попыталась уйти от ответа явно не желающая развивать эту тему Энжель. Но потом, видя что я не отстану, с покаянным вздохом созналась, чуть при этом покраснев: — Просто я, как это там называется, — вечная залётчица…

— Ты — залётчица?! — обалдело разинул я рот, не в силах поверить в сказанное. В голове просто не укладывалось, что такая лапочка как Энжель, вела себя на каторге так, что её на вполне резонных основаниях отправляли в карцер.

— Угу… — подтвердила не смеющая на меня и глаз поднять девушка, водя указательным пальчиком по столу.

— И что же ты там такое творила? — полюбопытствовал я, чуть придя в себя после такого шока.

— Да ничего особенного, — заверила она меня. Но потом всё же начала со стеснением перечислять: — День карцера мне дали за нарушения режима… это когда я подъём во второй раз проспала и ни на завтрак, ни на работу не пошла… Три — за злостное вредительство… когда не в тот чан алхимический реагент весь день таскала… Целую неделю — за драку с другими осужденными… ну там я совсем не виновата была — тогда одна гадина из старожилов меня милым котёнком назвала и попыталась за щёчку потрепать… вот… А… а в последний раз меня вообще отправили в ящик на месяц…

— На месяц‑то за что? — совсем уж растерянно вопросил я, впечатлённый подвигами златовласки.

— Да был там один неприятный случай с охранниками… — пожала плечами замкнувшаяся девушка. И вздохнула.

— Постой, — нахмурился я, — это ты говоришь не о том ли случае когда к тебе какие‑то служивые из внешней каторжной охраны привязались?..

— Да, — кивнула Энжель, немного удивившись тому, что мне обо всём этом вообще известно.

— И за что же тогда тебя в карцер‑то? За то что совершенно правильно поступила, вырубив начавших распускать руки уродов? — вознегодовал я.

— Нет, — отрицательно помотала головой златовласка, — за то что я их вырубила, начальник каторги ни словом меня не попрекнул. Сказал — так им и надо было. А меня отправил на месяц в карцер совсем за другое — за неподчинение законным требованиям охраны…

— За какое ещё такое неподчинение? — растерянно воззрился я на неё.

— Ну, за то что не осталась стоять, не рыпаясь, как мне было сказано этими двоими, — мило шмыгнув носиком, доверительно сообщила мне Энжель.

«Ну эйр Матиас Риатис… Если встретимся ещё когда‑нибудь с тобой — точно морду тебе набью! Прямо от души!» — обозлённо подумал я. И, опять погладив бедненькую Энж по плечу, сказал, утешая её: — Ну ничего, ничего, моя хорошая, всё уже позади…