Макс Фрай - Тубурская игра

Оставшись один, я тут же поехал в Нумбану и поступил в тамошний университет — как некоторые юноши бросаются в свой первый загул, с трепетом и полной самоотдачей. Я, конечно, больше хотел учиться в столичном Королевском Университете или в Высокой Школе, но опасался, что хаотического домашнего образования, полученного в основном из книг и маминых игр, при не слишком активном участии постоянно сменяющих друг друга учителей-студентов, окажется недостаточно, чтобы сдать вступительные экзамены в столице. Теперь-то я думаю, что, скорее всего, ошибался, но тут уж ничего не поделаешь. К тому же годы учебы в Нумбане были прекрасным временем, да и курс истории магии, которая стала моей первой специализацией, у нас вел сам профессор Тумба Бумбиар, высланный из Угуланда за слишком явные симпатии к некоторым мятежным Орденам, а это огромное везение, поверьте мне на слово.

Процесс обучения оказался даже более захватывающим, чем я представлял в самых пылких мечтах. Я, конечно, понимаю, какое впечатление может произвести подобное признание. То ли я безбожно вру, то ли просто придурок, каких еще не рождалось. Подросток, впервые в жизни оставшийся без присмотра, да еще и с кучей денег, бегом бежит учиться – такую ерунду даже в «Притчах, воспитующих юношество» времен эпохи Клакков постеснялись бы рассказывать. Однако для меня учеба оказалась удовольствием похлеще тех, что можно получить от выпивки, пилюль из лумукитанского мха, шиншийских курительных порошков, куанкурохских грибов и куманской любовной магии, вместе взятых. И не только потому, что учиться было интересно, хотя это тоже очень важно. Но самое главное – человеку с обостренным восприятием, вроде меня, необходимо постоянно чем-то себя занимать, на полную мощность включать ум, в любой момент готовый умолкнуть под тяжестью избыточных чувственных впечатлений. Строго говоря, я напряженно учился, чтобы как следует расслабиться и отдохнуть. К счастью, мама очень рано подсказала мне этот метод, в противном случае я, скорее всего, вырос бы полным идиотом, неспособным внятно поговорить даже с самим собой.

Как всякий человек, пристрастившийся к сладкому зелью, в учебе я был алчен, неутомим и постоянно хотел добавки. Поэтому, досрочно закончив Нумбанский Университет, вернулся в Ехо, поступил в Королевскую Высокую Школу, и все понеслось по новой. На сей раз я решил сосредоточиться на дисциплинах, так или иначе связанных с языком, рассудив, что даже если не стану выдающимся ученым, то, по крайней мере, наконец научусь связно выражать свои мысли – лучше поздно, чем никогда.

Сдав выпускные экзамены в Высокой Школе, я отказался от всех предложений, среди которых были довольно соблазнительные, вроде исследовательской должности на кафедре истории древней речи, и уехал в Кумон, намереваясь продолжить учебу в тамошней Высшей Светлой Школе. Чему я там на самом деле научился, так это приятно проводить время, не прибегая к своему излюбленному средству — учебникам. Наука чрезвычайно полезная, и я рад, что сумел ее усвоить, однако ее не хватало, чтобы занять меня целиком. Поэтому всего полдюжины лет спустя я вернулся в Ехо и поступил в Школу Врачевателей Угуланда. Вот где было по-настоящему трудно учиться – именно то, что мне требовалось после бесконечного праздника в Кумоне. Я не раз слышал, что человек без призвания вообще не способен осилить знахарскую науку. Это похоже на правду, но я все же худо-бедно справился, хотя блестящими мои успехи, конечно, не назовешь.

Чтобы вознаградить себя за усердие и уравновесить тяжелые впечатления радостными, на каникулах я много путешествовал и так вошел во вкус, что, получив диплом знахаря, немедленно записался в Высокую Корабельную Школу. И вот это было настоящее счастье. Достаточно сказать, что все годы учебы сопровождались запахом моря и корабельного дерева, а слаще этого сочетания, по-моему, вообще ничего не бывает. Так что я оказался довольно бестолковым студентом: совершенно не мог взять себя в руки и как следует сосредоточиться на учебе. Хотя нельзя сказать, что я так уж старался. Ближе к окончанию даже нарочно провалил пару экзаменов и прогулял береговую практику, лишь бы остаться на второй год и поучиться там подольше.

Тогда же я женился на одной из своих сокурсниц. Запах Хенны был похож на мамин — морская вода, гугландский травяной хлеб, горячий пунш на зимнем ветру — и поначалу я решил, они кузины или, скажем, племянница и тетка, просто давным-давно потерялись и не знали друг о друге, так иногда бывает. Но Хенна очень хорошо изучила историю своей семьи и быстро доказала, что мы с ней не родня, разве что далекие предки обоих были жителями побережий, впрочем разных. Сходство ее запаха с маминым свидетельствовало не о кровном родстве, а о близости характеров. Я быстро понял, что нашел самого лучшего друга, какой только может у меня быть, а еще несколько лет спустя мы с Хенной решили, что прекрасно уживемся под одной крышей, поэтому глупо продолжать ежедневно ходить друг к другу в гости и спорить, где сегодня будем ночевать.

Кто больше всех выиграл от нашего брака, так это отец Хенны, сэр Глёгги Айчита. Он погиб в конце Смутных Времен и был вынужден сделаться призраком, чтобы присматривать за юной дочерью и своим бизнесом — старейшей антикварной лавкой Ехо, которая существовала чуть ли не со дня основания города и была не просто доходным семейным делом, но историческим памятником, официально признанным достоянием Соединенного Королевства. В конце концов, среди первых покупателей числился сам Халла Махун Мохнатый, пожелавший обставить свою королевскую спальню мебелью дочерей Ульвиара Безликого, а это уже не шутки.

Мать Хенны, как все женщины Ордена Потаенной Травы, не испытывала интереса ни к детям, ни к имуществу, поэтому полагаться на нее было бы полным безумием. Сэр Глёгги прекрасно это понимал и принял меры, чтобы смерть не помешала ему заниматься семейными делами. Кстати, он стал единственным призраком, получившим официальное королевское разрешение находиться в столице, вопреки соответствующей статье Кодекса Хрембера. Документ, лично подписанный Его Величеством Гуригом Седьмым, до сих пор занимает почетное место на стене над прилавком, поэтому в лавке у Хенны вечно толкутся студенты-юристы, рассматривают историческую диковину, спорят, можно ли считать случай Глёгги Айчиты прецедентным или же он был обусловлен уникальным стечением обстоятельств и не имеет шансов когда-либо повториться. Ужасно забавно наблюдать, как ежегодно меняются лица дискутирующих, а диалоги звучат все те же, как по писаному, чуть ли не слово в слово.

По словам Хенны, с годами покойный сэр Глёгги стал тяготиться своим положением и страстно мечтать о долгом путешествии за край Вселенной, хотя виду, конечно, не подавал, и жалоб от него никто не слышал. Когда Хенна выросла и решила пойти в моряки, бедняга окончательно приуныл – понял, что лавку придется сторожить еще долгие годы, возможно, вообще всегда, до скончания времен.