Между мирами или Поцелуй для дракона - Алеся Владимировна Троицкая
Да, она сменила цвет волос, дабы он её не узнал, но она, наверное, не знает, что её лицо, как и её запах, намертво впечатаны в его сознание. Сладкий манящий аромат каких-то редких цветов, исходящий от кожи. Фруктовый – от рассыпанных по подушке волос.
Но зачем она тут? Разве не знает, что это выходка может стоить ей жизни? Как можно быть настолько беспечной, чтобы не только явиться к нему, но и безмятежно посапывать? Так, словно рядом с ним – самое безопасное место на свете, так, словно это её собственная кровать. Насмешка? Игра?
Первый порыв был выведать, что она задумала, и свернуть ей шею. А второй и очень неожиданный для самого себя – обнять покрепче, притянуть поближе, зарыться носом в её волосы. Слушать, как мерно бьется её сердце, и забыть на время, кто он, а кто она…
Пока тысячи противоречивых чувств боролись в мужчине и мешали определиться, что же ему делать, он с любопытством рассматривал родинки на молочно-белой коже. Ну конечно, если ты прислужница тьмы, солнечный свет тебя не трогает. Потом Ияр следил за назойливым лучом, что медленно скользил по стройным ножкам, запутавшимся в его простынях, по округлым бедрам, которые хотелось сжать, смять и, в конечном итоге, вжаться. Наблюдал за мерно опадающей и поднимающейся грудью, имеющей манящую спелость, с проступающими через тонкую ткань горошинами. Маленькие, аккуратные, дразнящие... Их хотелось попробовать на вкус, поцеловать, вобрать в рот и терзать, терзать, терзать, пока девушка не проснется и не начнёт просить о большем... Взгляд перешёл на шею, где билась крохотная жилка, к которой тянулись губы и язык. Лизнуть, поцеловать, прикусить. К безмятежному лицу, к пухлым губам…
Член подрагивал, пульсировал, наливался кровью, заставляя хозяина поддаться искушению и взять девушку прямо сейчас, грубо, быстро, без прелюдий. Запечатлеть, сделать своей, поставить метку, наполнить своим семенем, оставив вопросы и разбирательства на потом, когда он насытится, когда магия очарования спадёт и можно будет мыслить здраво. Но мужчина медлил: рушить свои же принципы было сложно. Словно загнанный в стеклянный куб, он не был готов сломать стены, которые сейчас стали настолько хрупки, что могли разлететься от одного его вздоха.
Скрипнули зубы, челюсть с усилием сжалась. Злость и желание – два спутника, заставляющие голову отключиться, бурлили внутри. Плюс – терзающий внутри зверь. Кажется, дракону было плевать, кто перед ним. Он рвал и метал, желая добраться до лунной девы. Ияр хмыкнул: древнее имя прародительницы тьмы необычайно шло белокожей девушке и как-то по-новому отражало её суть. Но подумать об этом он уже не успел: её веки дрогнули, розовые губки приоткрылись, она сладко потянулась, распахнула свои невероятные глаза и… замерла, удивленно рассматривая потолок.
Всё, что случилось дальше, напоминало сон. Ияр притворился, что не узнал её, попытался завести беседу, чтобы не напугать. А когда понял, что девушка смотрит на него с неменьшей страстью и голодом, накинулся на неё. Один взгляд, прикосновение – и вот он уже готов быть её ручным драконом. Ияр упивался мягкими и податливыми изгибами, шелковистой кожей, дыханием, что стало одно на двоих, готовностью его принять. Открыто, без тени сомнения или страха. Она всецело ему доверяла, без притворства и хитрости, и он читал её, как открытую книгу. Но когда он почти слился с ней и стал одним целым, незваные гости разрушили волшебство момента. Ияр никогда не испытывал такой злости, а если и испытывал, то только к врагам, которым, не задумываясь, откусывал головы.
Несколько долгих секунд понадобилось, чтобы взять себя в руки и не начать отрывать головы прямо там. Только один Ярыш знает, чего ему это стоило и как болезненно он это перенес.
Отпускать её от себя было глупо, но он должен был выяснить, что она задумала и зачем так нагло явилась к нему? Зачем всё это затеяла? Всё-таки игра? Хорошо, пусть так. Азарт блеснул на дне темнеющих глаз, принимая условия. Хотя какие условия? У этой игры не было условий, было лишь предвкушение. Чего – он пока сам не понимал, но знал, что глаз с неё не спустит и не позволит вновь скрыться. Это его земли, его дом и его правила.
Оливия
Тишина оглушала. В груди гулко ухало сердце, возможно, отсчитывая последние секунды моей жизни, а возможно – начало чего-то волнующего. Прошло мгновение, другое, а реакции до сих пор не последовало. Ияр пребывал в какой-то странной задумчивости, и невозможно было прочитать по лицу, что именно его терзало. Сомнения, радость, мысли о том, что у меня нет ни рода, ни племени – у подставной меня? Или расстройство, что вечером меня к нему не приведут и он не сможет сбросить напряжение? «Ну, извините, – язвил внутренний голос, разводя руки в стороны, – воспользуетесь кем-нибудь другим!»
А может, он узнал меня, в смысле, «ведьму»? От этого предположения показалось, что воздух вокруг стал прохладнее и колючками начал цепляться за кожу. По телу прошла дрожь. Она прошла вновь, когда он наконец отмер и стал не спеша приближаться ко мне. Каждый шаг – маленький приговор, и неясно, казнить или помиловать…
Нервозности становилось больше. Где-то далеко, в темнеющей дали, громыхнуло и зубастая молния расчертила небо. Одна из лун побледнела, оставляя лишь контур своего присутствия. А за спиной народ всё так же пребывал в оцепенении. Хотелось развернуться и спросить: что вас смутило? что? Неужели поразили в самое сердце шекспировские строки? Или наглость, с которой я сюда забралась. Или глупость? Кто знает этих темных людей, что в своей жизни, кроме песков, ничего не видели. Куда им до возвышенного!
Ияр подошёл вплотную. Его мощная, сносящая с ног энергия окутала шалью, даря тепло, но не уют. Пальцы взяли за подбородок, погладили, потянули, заставляя подняться.
От касания внутри всё оборвалось, жар лизнул сердце, которое вмиг ускорилось. Но хоть тело и среагировало на грубую ласку, разум понимал: нельзя, не обманывайся, не привыкай, это всё пустое! Главное –
