Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

— Это чувство вины делает тебя слабым. Оно убьет тебя рано или поздно, и не думаю, что Розалинда хотела бы стать причиной твоей смерти.

— Не играй со мной в эти игры, Людвиг! — нахмурился он.

— Никаких игр, Шуко. Я говорю то, во что верю. И знаю, что тебе нелегко. И также знаю, что ты или умрешь в ближайшие пару лет из-за этой потери, или справишься и сможешь думать еще и о других вещах, кроме своей вины.

Он мрачно зыркнул на меня из-под вихрастой челки:

— Ну хоть кто-то меня не жалеет и говорит прямо.

— Я не дипломатичный Натан и не Гера, которая боится тебя ранить. Розалинда была замечательным другом, я скорблю не меньше тебя, потому что тогда я опоздал со святыми мощами всего лишь на полчаса, так что в ее смерти есть и моя вина. Но она умерла. А ты пока еще жив. И тебе придется решать, что делать дальше. Напиваться в кабаках так, чтобы твои друзья, если они рядом, тащили тебя на лежанку, или заниматься тем, что ты лучшего всего умеешь, — уничтожать темные души.

Он раскрыл бритву, разглядывая в темном лезвии свое отражение:

— Подумаю над твоими словами, друг.

— Оставь ее здесь, — посоветовал я ему и, показывая пример, убрал кинжал в ящик стола. — В квильчио запрещено оружие, его все равно придется сдать, а я не хочу доверять клинок чужакам.

Цыган сложил бритву, передал мне:

— Разумно. Пора отправляться, с радостью набью кому-нибудь рожу. Жаль, что этот заносчивый ублюдок, художник герцога, играет на нашей стороне. Это помешает мне начистить ему рыло.

— Вообще-то он не мог бы играть на стороне Сан-Спирито.

— Какая, к черту, разница?

Проповедник, все это время просидевший с постной физиономией, закатил глаза к потолку.

Игровое поле соорудили на площади Вороватых — огромной, находящейся между четырьмя городскими районами, которые обычно сражались в квильчио, и являющейся нейтральной территорией. На западном краю площади, возле церкви Санта-Мария Анжело Фалконе, стоял памятник императору Константину, взирающему на город в тот исторический момент, когда он признал религию, пришедшую из Ерафии, официальной и отрекся от идолов, которым поклонялись в прошлом.

Длиной поле было больше ста ярдов, шириной пятьдесят, брусчатку засыпали песком, вокруг сколотили зрительские трибуны, на которых, казалось, собралась половина Ливетты, желающая поглазеть на то, как Сан-Джованни, в первый раз за последние шесть лет пробившийся через зеленых и синих, поборется в финале с белыми — победителями последних четырех лет.

Гул стоял такой, словно кто-то растревожил несколько тысяч ульев. В воздухе витал запах нагретого песка, жареной карамели, человеческого пота и отдаленной грозы.

Последняя собиралась над морем, но никого из зрителей это не смущало. Какая-то непогода не могла испортить самое главное событие двухнедельных празднеств в честь святого покровителя города — финала квильчио, игры, в которой горожане бились со времен Вильгельма Покорителя Земель, которая проводилась даже в год страшного чумного мора тысяча двести восемьдесят пятого. Игры, проходившей в тот момент, когда Ливетту осадила армия наемников Леонида Спесивого, и горожане прерывали драку за мяч во дворе замка Вещающего Ангела, чтобы отразить очередную атаку неприятеля, пытавшегося штурмом взять его неприступные стены.

Квильчио здесь обожествляли, ему поклонялись, им жили. И сегодня трибуны, разделившиеся на красных и белых, предвкушали большое зрелище.

Натан, как и все мы одетый лишь в широкие панталоны алого цвета с темно-бордовыми вертикальными полосами, вышел на поле одним из последних в команде, попробовал босой ступней нагревшийся песок, оглядел трибуны, где колыхалась человеческая масса:

— Славный день. Я успел поцапаться с Меризи и получить от него вызов.

— Принял? — Шуко разминал мышцы, ходившие у него под кожей, словно стальные жгуты.

— Герцог не дал.

— Жаль. Если бы ты его прикончил, я был бы очень рад.

— Шуко сегодня кровожаден, — прокомментировал я. — Его светлость сказал, где ты должен быть?

— Да. Я среди скочатори.[80] Вы со мной?

— Черта с два, — сказал Шуко. — Нам досталась незавидная участь датори.[81]

— Зря вы так говорите, синьор Шуко, — с укоризной произнес Лоренцо ди Трабиа. — Мы — последняя надежда и будем на рубеже перед индьетро.[82] Наша задача — задержать инананци[83] противника любым способом. Готовьтесь. Белые уже строятся. Мы скоро начинаем.

— Ты где пропадал? — поймал я Натана за руку, прежде чем он убежал к нападающим. — Если бы не Мила, мы все еще продолжали бы искать тебя по Риапано.

— Извините, ребята, надо было вас предупредить. Я бегал делать ставки, поэтому немного задержался.

— Много поставил? — оживился Шуко.

— Двадцать дукатов. Мы в аутсайдерах, если победим, получу сорок пять.

— Куча денег. Есть стимул к победе, — хмыкнул цыган и, хрустнув костяшками пальцев, закрутил руками, словно мельница крыльями. — А противники-то у нас не доходяги.

— Ты думал, что Сан-Спирито выставит против тебя инвалидов? — заржал Натаниэль. — Ладно, я на свое место. Держитесь тут.

— Доставь мяч к линии, и пойдем праздновать, — попрощался с ним цыган. — Который из них из Ордена Праведности, Людвиг?

Я посмотрел на мужчин, выходящих на поле с противоположной стороны трибун:

— Понятия не имею. Точно так же, как и то, куда делся Проповедник.

— Он увидел Милу и разомлел. Скажи… та тварь… помнишь ее? Выглядит как огородное пугало. Мы встречались с ней в Солезино. Она тоже где-то тут?

Он не смотрел назад, где на первой трибуне унылой оглоблей торчало Пугало. Оно наслаждалось столпотворением и людскими эмоциями азарта и кровожадности.

— Да. Это проблема?

— Уж точно не для меня. Скорее для тебя. Одушевленный, способный покидать тело и таскаться за стражем, — это только твоя проблема, друг.

Знакомство цыгана с Пугалом нельзя назвать безоблачным. Они друг друга едва не поубивали. Шуко, проследив за моим взглядом, увидел страшилу в соломенной шляпе. Пугало отвесило ему насмешливый поклон.

— Оно меня помнит.

— Еще бы. С памятью у него все в порядке.

Цыган сплюнул на песок и, повернувшись к одушевленному спиной, занялся подготовкой к игре. Пугало выбралось вперед, встав за нашими ловцами, чтобы лучше видеть происходящее. Я ругнулся, подошел к нему, наклонился так, чтобы коснуться поля, будто бы я прошу у земли благословения, и сказал: