Ирина Шевченко - Дочь Хранителя

Только не вышло ничего из этих мечтаний. Да и про тех девчонок, что из гулящих в благородные выбивались, тоже видать врут. Был сидэ Иоллар, красивый да ласковый, про родные свои края рассказывал, серебрушку сверху завсегда оставлял, был да и сплыл. Одну длань не было. Две. А на третью Миласа сама его увидела. Увидела и сразу поняла, не придет больше. В весел это было, на Красном рынке, что у Южных ворот. Эльф ее сразу и не заметил. Да и где бы ему ее заметить, когда он с другой глаз не сводил. Миласа тогда от досады губу до крови прикусила: это ж надо такое — чародейка! Молодая совсем, как бы ее самой не младше, школярка небось, а все ж таки чародейка. Девица та тоже ее заметила, скривилась, сидэ Иоллару на нее кивнула. Тогда и он увидел, рукой махнул, улыбнулся — и все, опять на колдунью свою уставился. И так Миласе от этого обидно сделалось, едва ли не до слез. И про рыбу забыла, что тетушка купить велела, за ними пошла. Увидала, как волшебница в швейную мастерскую зашла, а саатарец керов у смотра привязал и по лавкам отправился, сперва в книжную зашел, а поле в хозяйственную. В книжную Милли за ним не пошла, больно приметно было бы, а в хозяйственную заглянула — народу там и без того полно было. Протолкнулась почти к самому прилавку, как раз чтобы услышать, как лавочник сидэ Иоллару про разные клеи рассказывает — тот для дерева, тот для тканей, а есть такой, что и железо к железу приклеит — не оторвешь. Только эльф попросил такой, чтобы фарфор склеил. Зачем ему клей, Миласа и не задумывалась, только стала так, чтобы он наверняка ее заметил и сделала вид, что посуду в витрине рассматривает. Сидэ Иоллар от торговца баночку принял, в сумку спрятал, расплатился, и к выходу пошел, только думал видать о чем-то своем, далеком, потому как прошел мимо, чуть плечом не задел, но все равно не увидел. Дальше Миласа за ним не пошла, зачем, когда и так понятно, что к чародейке своей побежал…

Вот и верь после всего сказкам! Так нет же — верила. Верила, в храм бегать стала чаще прежнего, и в ящичек при входе уже не пару красненьких бросала, а целый пяток, а то и серебрушки не жалела. Больше месяца прошло, пока сжалилась наконец-то богиня. Пришел! Благословенна будь, Аурэли Лучезарная, пришел!

Только лучше бы и не приходил…

— Я, Милли, больше к вам ходить не стану. Я и сейчас-то зашел только перекусить. До дома засветло не добрался, а про ворота не знал. Посижу немного и пойду.

Вот так.

Только и Миласа не из тех, кто начатое на полдороги бросает. Ну и что, что он ей тут про невесту какую-то рассказывал. Где она та невеста?

— Невеста ведь далеко.

— Нет, Милли. Она не далеко. Она всегда со мной. В моем сердце, в моих мыслях…

И не осталось ничего, как натянуть рубашку, пробурчать извинения, в который раз закусить губу до крови и идти в свою комнату. А потом…

Миласа и сама себе после объяснить не могла, зачем она это сделала. Ну забыл он кошелек и забыл. Наверняка ведь на следующий день вспомнил, и где оставить мог, понял, а хотел бы — сразу же приехал бы. Так что у нее и малейшей надежды не было, что даже если тэр Эн-Ферро сидэ Иоллару слова ее передаст, тот за пропажей явится, а вот чародейке той, что все ее мечты в одночасье порушила, насолить уж больно хотелось. Ну и пусть все прояснится после, пусть клянут ее оба они бессовестной лгуньей, но хоть час, хоть день, но промучится ведьма ревностью и подозрениями, поймет каково это, когда не все по-твоему выходит…

Только вышло совсем уж худо. Слухи они ведь как те блохи или тараканы, хоть из Верхнего Города, хоть из магического Ордена, а хоть из самого герцогского дворца, все одно в портовские трущобы сбегаются. Эти слухи как раз-то из дворца и пришли. Истопник герцогский в "Хохотушках" гость не редкий, он те вести и принес.

Про пожар в посольстве с утра уже знали. И что без жертв не обошлось, тоже слышали. А вот про остальное…

— …Так оно куда бы лучше, кабы из ихних-то эльфов кто угорел, из приезжих. Мы то их знать не знаем, и не так бы жаль было, хоть все едино и живая душа. А так наш эльф пропал, маронский…

— Как маронский?! — схватилась за сердце тетушка Ками. — Неужто сидэ Иоллар?

— Он-он. В Марони-то других эльфов и не было. Говорят, колдун тот, что хотел полукровок на старом кладбище порешить, возвернулся и месть Йолару этому учинил, за то что планы тогда его злодейские порушил. Вот.

— Похороны когда? — только и смогла выдавить Миласа.

— Какие похороны? Чего там хоронить — колдовской огонь, да бают еще бомбов гномьих подложили — там сам камень расплавился, что уж о плоти говорить. Принц ихний, эльфский, тот сказал, что для воина сгореть — самые те и похороны. В Западных землях погостов не складывают — жгут и по ветру пускают, так у них заведено. А что до похорон, ждите, найдется, кого земелькой присыпать…

— Кого? — ахнули все разом, когда рассказчик умолк, чтобы отпить принесенного пива.

— Сам не видел, — продолжил мужик, — но девки нашенские, те, что в покоях прислуживают, говорили, что чародейка одна, что в ту ночь как раз у тэра герцога на приеме была, как заслышала, что эльф тот сгорел, так чувств лишилась. До сей поры, сказывают, в себя еще не пришла. И целителя вроде как к ней звали, а тот только руками развел и говорит, мол тут не магией, ни микстурами не поможешь… Вот такие дела.

— Что за чародейка?

— Племянницы герцогской вроде как подружка. Сказывают… Сам не знаю, врать про такое не люблю, но другие сказывают, было что-то промеж них. Может и врут… Точно врут, — махнул он рукой, — ежели б что и было, отчего бы тогда он с ней на бал этот не пошел, а в Посольском Доме сидел? А чародеечка, видать, чувствительная оказалась, до смертоубийств не привыкшая. Так сейчас, горемычная, и лежит во дворце. Совсем, говорят, плохая стала. Так что, может, и будут вам похороны…

Дальше Миласа уже слушать не стала. И без старика-истопника знала, и что это за чародейка такая, и отчего сидэ Иоллар с ней на прием не пошел. Выходит не разобралась волшебница, не по уму и по совести обо всем рассудила, а по своему бабскому разумению… И впервые тогда пришло Миласе в голову, что чародейки — они те же женщины. Любят так же, страдают так же. И в наветы выходит, верят. И так ей от этой мысли нехорошо сделалось, потому что выходило, что все из-за нее, из-за слов ее так обернулось.

А потом ей сидэ Иоллар приснился. Нет, не злым духом явился, расплаты требовать, а будто бы зашел просто, как когда-то, стал в дверях, взглянул грустно так прегрустно и головой покачал укоризненно:

— Что же ты наделала, Милли?..

И все. Только от сна этого очнулась она в холодном поту и до самого утра уже глаз не смыкала.

А утром кинулась со всех ног к герцогскому дворцу. Зачем? Кто бы сказал, зачем. В аккурат успела, чтоб увидеть, как карету к парадному крыльцу подогнали, и человек какой-то на руках вынес что-то… Кого-то… Ее, видать и вынес…