Дмитрий Воронин - Живой щит

И что теперь? Отгородившись от орочьих полчищ живым щитом, эльфы сейчас лихорадочно ищут новые средства для достижения победы. Для чего, чтобы и дальше влачить это же жалкое существование? И стоит ли им помогать в этом?

И я внезапно понял, что эльф прав. Действительно, куда я денусь? Можно натереть на языке мозоли, доказывая всем и каждому, что Дивный народ бессовестно тормозит прогресс и фактически «пасет» людей, как стадо баранов, — но орочьим мечам будут противостоять тела простых смертных, тех самых людей, кого останутся дома ждать жены и дети. Разные то будут люди — и отважные мальчишки, и зрелые мужи. Те, кто мог бы стать великими мастерами, и те, кто всю жизнь проведет в кабаках с кружкой паршивого пойла. Но они люди. Они не виноваты, что их все эти века держали на коротком поводке, не давая сделать ни шагу в сторону. Еще недавно я был готов повести на смерть наш отряд и умереть сам в попытке защитить эту землю от нового набега. Так что изменилось сейчас? Да ничего…

Высокий эльф смотрел на меня, и во взгляде его была печаль.

Он наверняка сумел бы понять многое из того, что я мог бы сказать ему. Он наверняка принял бы упреки — но стоит ли? Да, сейчас я не чувствую ни восхищения эльфами, ни любви к ним. Они довели этот край до того, что сейчас здесь льется кровь и пылают пожары. Но вряд ли они в полной мере виноваты в этом. Скорее, просто таковыми их создала природа. Они были динозаврами, пережившими по воле случая свою эпоху, — и не их в том вина, что там, где надо было вымереть, они избрали жизнь.

Я молча наклонил голову в знак согласия…

Голиаф мерно цокал копытами по сухой, растрескавшейся земле.

Казалось, никакой дождь не способен напитать влагой эти трещины, заставить изнуренную жаждой почву ожить. Редкие чахлые кустики темной, увядающей травы с трудом пробивались сквозь твердую, как доска, корку грунта.

Знакомые облака, черные и мрачные, все так же стремительно неслись по небу, ежеминутно меняя очертания — то в их туманных завихрениях проглядывало чье-то искаженное злобой лицо, то распахивала крылья неведомая птица, тут же сменяющаяся беспорядочной мешаниной серо-черных водоворотов, притягивавших взгляд и прямо-таки гипнотизировавших того, кто осмелился бы поднять глаза вверх. Интересно, здесь когда-нибудь бывает солнце или эта злая, промозглая, неприятная погода царит тут вечно?

Общая гнетущая атмосфера сказывалась и на моих спутниках — все молчали, даже Рейн, который все еще никак не мог отойти от пребывания во дворце Лемелиска — мне казалось, что он будет предаваться восторгам еще минимум неделю. Ан нет — молчит, как воды в рот набрал. И Аманда нахохлилась и с опаской озирается по сторонам. Я ее очень понимаю — здесь прошло ее детство, здесь живут ее родичи… ну, может, и не совсем здесь, но, скажем так, в этом мире. А эти родичи, насколько я понял ее рассказ, в настоящее время не питают по отношению к ней особо теплых чувств.

А это точно другой мир — и солнце над ним странное… если можно назвать солнцем то, что изредка проглядывает сквозь вихрящуюся пелену мокрых черных туч.

Вокруг не было ни души, но я с нетерпением ждал того момента, когда мы наконец скроемся в чаще от глаз, которые рано или поздно непременно нами заинтересуются. Лучше бы поздно…

Окружающая обстановка коню явно не нравилась, но как животное воспитанное и благородное, он этого старался не показывать, лишь изредка всхрапывая — в такие моменты под его гладкой кожей ощущалось напряженное дрожание мышц.

Алия все еще была в полусонном состоянии, в каковом пребывала с того памятного часа… Я снова закрыл глаза, благо Голиаф видел перед собой дорогу и не имел ни малейшего желания с нее сворачивать. Можно было расслабиться и предаться воспоминаниям.

Каменное ложе… если это, конечно, был камень, в чем я несколько сомневался. Твердый, этого у него не отнять, но в то же время теплый и светящийся изнутри ровным голубым светом. Не знаю, что там говорят ритуалы, но заниматься любовью на таком ложе, мягко скажем, далеко не так удобно, как в нормальной постели. И все же нам пришлось пройти через это — я, как уже было сказано выше, осознал всю бесполезность упрямства, а Алия пребывала под воздействием чувства долга — и, прежде всего, долга перед ее погибшим учителем. Одна радость, что эльфы не соизволили встать в круг и не начали петь песни во славу влюбленных — их песни неплохи, но в некоторые моменты хотелось бы избавиться и от посторонних глаз, и от лишнего… м-м-м… шума.

Когда все закончилось, лично я не испытывал каких-то особых ощущений. Я не о любви — моя милая супруга была столь прекрасна и женственна, что я забыл и о жестком камне под нами, и даже о том, что откуда-то, возможно, чьи-то глаза наблюдают за нами, боясь пропустить момент превращения женщины в то, мифическое, Третье Дитя. Надеюсь, мы их разочаровали — я не очень горел желанием увидеть, как моя милая маркиза превращается во что-то донельзя могучее и страшное.

Алия же чувствовала себя неважно — кружилась голова, во всем теле была слабость — по крайней мере так она описала свое состояние. Меня это не на шутку взволновало, поскольку обещали силу, а забрали и то, что было. Но постепенно маркиза приходила в себя и к вечеру уже вполне оправилась, хотя в целом ощущение внутреннего дискомфорта осталось. Эльфы окружили ее таким вниманием и заботой, какого, боюсь, я не увижу никогда в жизни.

Но потом пришлось и поработать — Алия засела за книги.

Всего мы провели во дворце Лемелиска трое суток — и большую часть этого времени Алия твердила заклинания, запоминая длинные вереницы непонятных слов и прерываясь лишь для того, чтобы глотнуть невкусного, но удивительно бодрящего отвара, напрочь отбивающего сон.

Дай им волю, эльфы продержали бы нас у себя и месяц, и два.

Что им, бессмертным, лишняя тысяча человек, которая сейчас погибнет где-то на равнинах Кайены или в лесах Брекланда! Я, разумеется, понимал, что Алия должна освоить как можно больше из того, чем ей, возможно, придется воспользоваться в нашем походе.

Эльфы нисколько не пытались отговорить нас — раз пророчество гласит, значит, ехать необходимо. Вопрос только в том — когда именно.

Постепенно меня начало разбирать зло — сколько же можно, в конце концов! Если уж решили, то надо двигаться, а не просиживать здесь, в безопасности и покое, день за днем без толку и смысла.

Рейн, похоже, тоже уже вдоволь навосхищался красотами дворца и озера, которое упорно не хотело показывать нам наши отражения; Аманда, на которую здесь поглядывали с опаской, вообще была не в восторге от своего пребывания среди эльфов. Наконец, к исходу третьего дня, Лемелиск скрепя сердце согласился, что нам действительно пора.