Тэд Уильямс - Война Цветов

Примула не удержался от смеха, в котором, однако, звучала боль.

— Это только доказывает, что наш гоблин был не таким умным, каким казался.

Тео вытер глаза рукавом. Слезы иссякли, но боль в груди осталась.

— Этот мир перестал мне нравиться. Могу я реально вернуться домой? Ваша магия... то есть наука... еще действует?

Примула поразмыслил немного.

— Не вижу причины, по которой ты не мог бы вернуться, — ведь теперь тебе нечего бояться духа, преследовавшего тебя. Любой, обладающий маломальскими навыками, может открыть тебе дверь. Больших энергетических затрат для этого не потребуется, поскольку нет необходимости скрывать факт твоего перехода, как это было при твоем прибытии к нам. Достаточно будет той энергии, которой обладает каждый из нас. Ты и сам сможешь это сделать, если немного подучишься. — Караденус свел вместе лежащие на коленях ладони. — Нам будет недоставать тебя, Тео.

— Если ты уйдешь, то больше не сможешь вернуться, пока мы не отменим эффект Клевера — а он создавался в эпоху, когда энергия была гораздо более доступной.

— Если честно, мне пока не особенно хочется возвращаться сюда. — Сказав это, Тео вспомнил о Поппи. Она непременно должна отправиться с ним, иначе все это потеряет смысл. Что толку будет от его геройства, от решений на грани жизни и смерти, от всех пережитых красот и ужасов, если он оставит здесь единственно хорошее из всего, что с ним приключилось? Он станет вторым Эйемоном Даудом и будет бесконечно жалеть о том, что он потерял, а может, и спятит на этой почве. — Я пока оставлю тебя — мне надо поговорить кое с кем.

— Мир тебе, Тео Вильмос.

— И тебе. — Тео вышел из палатки и увидел, что занимающийся день сулит всю прелесть, на какую только способна Эльфландия. Даже Город вдали казался, как прежде, чем-то чудесным и сверхъестественным, а башни-небоскребы представлялись минаретами, волшебными замками. Тео вернулся назад и спросил Примулу: — Теперь все будет лучше, чем раньше? Эта ваша новая эра?

— Надеюсь. — Караденус не сдержал улыбки. — Мы, во всяком случае, попытаемся.

— Ну да. — Тео вдруг стало неловко. — Не бери в голову.

Не успел он пройти и ста шагов, как с ним поравнялся какой-то эльф — темноволосый, гуманоидно-цветочного типа, но ничем другим не выделяющийся. Шел он, не поднимая глаз.

— Хочу попрощаться с тобой, — сказал он. — И извиниться. Я совершал ужасные вещи — есть над чем задуматься.

Тео покачал головой. Почему всем есть до него какое-то дело?

— Простите, мы с вами знакомы?

Незнакомец улыбнулся, все так же не поднимая глаз. Он горбился, как будто не желая быть узнанным, хотя его и так никто не замечал.

— А ты, оказывается, умен — твой фокус с русалкой меня просто восхитил. Не думаю, что дело только в твоей наследственности. Воспитание в мире смертных тоже кое-что значит — я начинаю думать, что мы кое в чем будем покруче эльфов. Как ты теперь себя называешь — Тео Фиалка?

— Слушай, кто ты такой? — Тео схватил незнакомца за плечи и развернул к себе.

Его лицо ни о чем ему не сказало. Эльф напрягся, точно приготовился убежать, но в уголках его губ играла хитрая улыбка.

— Не догадался еще? Кажется, я тебя перехвалил.

— Дауд? — Это казалось немыслимым, но он вдруг стал узнавать этот тихий напряженный голос, исходящий теперь из самого обычного горла. — Но ты же умер! Я это видел своими глазами!

— Тео, ты выдаешь текст из комикса про Флэша Гордона. Ты видел, как умерло мое тело. Это со мной, если помнишь, уже случалось, и я это пережил. С тех пор я годами накапливал силы, чтобы когда-нибудь перейти в менее неприятную оболочку — и они пригодились мне, все до последней капли. — Он выставил ладони вперед, как будто только что проделал необычайно сложный фокус — так оно, в общем, и было. — Со смертью тела Устранителя я перешел в одного из охранников Чемерицы. Не слишком приятный субъект, но мне все-таки немного стыдно, что я выгнал его из собственного тела. Меня, то есть охранника, взяли вместе с другими в плен на холме, после гибели Чемерицы и Ужасного Ребенка, но через несколько дней нас всех отпустили. Этот парень, которого ты видишь, официально реабилитирован, так что я чист. Быть солдатом проигравшей армии — не преступление, даже если ты служил у Нидруса Чемерицы. Теперь я, пожалуй, начну все сначала где-нибудь в Ясенях или Березах. Эрефина умерла — насовсем. Мне есть о чем подумать.

— Выдать бы тебя Караденусу Примуле — он тут недалеко. Или убить тебя самому! — Тео боролся с нахлынувшим на него чувством нереальности. Уже второй раз он говорил с Эйемоном Даудом и второй раз убеждался, что этот человек жив вопреки всякой логике. — Ты помог им убить нашего с Кэт ребенка.

— Что я могу на это сказать? Только одно: я сожалею. Да, я помогал Чемерице направить чары. Всеми моими поступками правило безумие, правили моя отчаянная любовь и обманутые ожидания. Теперь это, кажется, прошло, и я смотрю на вещи более ясно — может быть, благодаря новому телу.

— Я не дам тебе уйти просто так.

— Придется. Если ты вздумаешь мне помешать, я вынужден буду занять еще чье-нибудь тело — не твое, а какой-нибудь невинной жертвы. Ты меня не остановишь. Если понадобится, я буду перескакивать из тела в тело, отнимая у других жизнь без всякой пользы.

Тео смотрел на него, чувствуя усталость и тошноту.

— И я не смогу тебя задержать?

— Нет. Собственно говоря, я уже ухожу. — Дауд повернулся и быстро зашагал прочь по улочке между палаток и шалашей, где галдели, занимаясь меновой торговлей, эльфы всех форм и размеров. Еще немного, и он скрылся из виду.

Поппи в палатке не было. Тео, заготовивший целую кучу веских аргументов, чтобы убедить ее уйти с ним в мир смертных, обнаружил вдруг, что ему нечего сказать, да и некому. Он, по правде сказать, совсем растерялся. Дауд умер, но оказался живым. Пуговица умер, но больше уже не вернется. Вся нечестность жизни в одной ореховой скорлупке, и в Эльфландии все в общем-то обстоит так же, как и в том, другом мире.

Если смотреть в корень, разницы почти никакой.

Он долго сидел у входа, смотрел на небо и слушал звуки повседневной жизни лагеря. Здесь как будто прибавилось детей, а может, им просто разрешили кричать сколько влезет. Дети тоже везде одинаковые — будь у них лисьи уши или желтые козьи глаза, шумят они всегда точно так же.

Тео нравился этот шум.

«Прощай, Пуговица, — думал он. — Ребячий гам — подходящая для тебя эпитафия. Как они весело играют, маленькие эльфы и гоблины. Все могло быть гораздо хуже».

Внезапно он увидел над собой три лица — одно из них на очень большой высоте. Но Тео сильнее всего поразило другое, гоблинское, потому что он как раз думал о Пуговице. Этих троих он еще не видел после своего возвращения из подводного царства и не сразу подобрал имена к знакомым чертам.