Ник Перумов - Черная кровь. Черный смерч

– Ты почему не бегаешь вместе со всеми?

– Зачем? Со мной и так всё ясно. Кому я нужна, страхолюдина?

– Неправда! Ты среди них самая красивая. Твои родичи – очень хорошие люди, но они ничего не понимают в красоте.

Лишка хотела привычно возразить, но лишь поникла головой. Тлеющие угли багровым отблеском заиграли на ползущей по щеке слезинке.

– Ну что ты, маленькая… – протянул Яйян. – Плакать-то зачем?

– Ты знаешь, – Лишка попыталась улыбнуться, но вместо этого громко всхлипнула, – ты первый, кто сказал, будто я маленькая. Меня всегда дылдой дразнили. И вообще, я же перестарок, семнадцать лет стукнуло.

– Ну и что, мне тоже семнадцать. Или тебе на меня и смотреть не хочется?

– Люди же смеяться будут. Девка-охотница, огрела парня топором, так он с испугу её замуж взял. Нет уж, лишнее это, и говорить о таком не надо. Пусти, пойду я домой, не для меня дожинки играют. И свататься не вздумай, всё равно откажу.

Лишка поднялась было, но тихий голос заставил её замереть.

– Подожди минуту.

Яйян наклонился, выдернул из кучи заготовленного на всю ночь хвороста длинную ветку, сунул её в самый жар и, когда сушина занялась, шагнул к девушке и коснулся огнём длинных Лишкиных волос. Лишка вздрогнула, но не отклонилась, так и стояла потупив взгляд.

– Это же ваш обычай – если догнал парень на дожинках девушку, подпалил ей волосы, так ему, когда свататься станет, отказать нельзя. Так ведь?

– Так…

– Теперь не откажешь?

– Не откажу…

Звучат у родового костра слова нездешнего языка, речь народа, который напрасно пытались извести жаборотые мэнки, и радуется рогатый Лар, слушая эти речи.

– Ты знаешь, Яйян, а ведь, когда тебя в семью зубрихи Люны приняли, я сразу подумала, что это неспроста. Тебе как раз в этом году в нашу семью свататься можно. А ну как приняли бы в другую – сколько лет ждать бы пришлось!.. А если бы тебя в нашу семью усыновили, тут уж вовсе беда! Значит, судьба так распорядилась.

– Ну, конечно, иначе и быть не могло. Я же люблю тебя, с той самой минуты, как глаза после мэнковского плена открыл… Ясное дело, что судьба.

* * *

Таши, помахивая давно потухшей веткой, шёл через ночную рощу. Странно было на душе, и этой странности Таши сам себе объяснить не мог. В прошлом году, когда сам Таши проходил посвящение в охотники, было куда веселее и вместе с тем таинственнее. Предчувствие небывалого переполняло грудь и заставляло мчаться, не разбирая дороги, искать кого-то, хотя и знал Таши, что та, которую он ищет, появится в этой роще лишь через два года. Да ещё позволит ли грозный отец Тейлы, чтобы старшая его дочь вышла за сына йоги, которую Тейко по какой-то необъяснимой причине на дух не переносил…

А нынче всё в жизни ясно, расписано на год вперёд, и от этого теснится в груди невнятная тоска, которую не заглушить ни бешеным бегом, ни криками, ни показной бравадой. Невесёлые выдались дожинки.

Только что не было рядом никого, а тут почти неразличимая тень отлепилась от старой берёзы, словно древяница вышла из глубины белого ствола. Только древяницы, хоть по виду от людей и неотличимы, но вовсе не люди и даже не живые существа. Говорить они не умеют, и дела никакого не знают – так просто бывают, как всякая иная нежить. А сейчас слуха Таши коснулся тихий голос:

– Притомился, бегун?

– А, это ты… – Таши узнал Векшу. – Ничего я не притомился, так, заскучал слегка…

– И головня у тебя потухла.

– А зачем мне? Моя невеста ещё в возраст не вошла, мне тут метить некого.

Векша вновь приникла к стволу, став почти неразличимой, только голос выдавал:

– Не умеют ваши девушки в лесу скрываться, почитай всех переловили.

– Так кто ж в дожинки по-настоящему прячется?.. Игры на то и есть.

– А мне вот пришлось по-настоящему. За мной чуть не десяток парней гонялось, целую облаву устроили. Чего это они – не пойму…

– Да ну… – Таши махнул рукой и бросил в покрытую предутренней росой траву ненужную головешку. – Ты что, не знаешь, что про вас рассказывают? Ежели кого из своих словишь, то с ней поцеловаться можно, ну, руку за пазуху запустить, грудку помять, и всё, больше – ни-ни. А с тобой, говорят, всё можно. Вот и вздурели парни охотой.

– А они подумали, что девушка сама выбирает, с кем ей целоваться и с кем в постель ложиться?

– Откуда им знать? Кто-то что-то назвонил, а у них ретивое и разгорелось. У нас так: попалась в лесу парню – целуйся. Вот завтра, когда свататься будут, тут можно и отказать, разве что тебя горящим углем пометили. Да и тогда можно, никто ж не видал, а Лар простит, он своих детей любит и за такую малость наказывать не станет. Да и ты пойми, как народ рассуждает: с чего бы ты тогда к самым дожинкам в гости пришла, как не за кровью?

– За кровью, да не за всякой. – Шёпот Векши был еле слышен. – С тобой бы я целоваться стала, а другие мне зачем?

Таши медленно, как замороженный, шагнул вперёд. Всё, в чём он сам себе не мог признаться, стало ясным и простым. Невидимая Векша объявилась вдруг совсем рядом, приникла к нему.

– Послушай, – тихо произнёс Таши. – Я не хочу, чтобы завтра ты ушла, а потом вышла замуж за кого-то. Завтра я буду свататься к тебе, как это у нас принято. И я хочу, чтобы ты осталась здесь навсегда. Хорошо?

– Глупый… – прошептала Векша. – Ты же у нас два месяца прожил, а таких простых вещей не знаешь. Когда парень дарит девушке накидку из перьев, значит, он говорит ей то, до чего ты только сейчас додумался. А если девушка подарок берёт, то она на всё согласна… А теперь – молчи и поцелуй меня. Нельзя же в дожинки – и не целоваться.

* * *

Утро после дожинок тоже раз в году бывает. Едва солнце показалось над так и не уснувшей рощей, как на площади перед воротами громко зазвенели костяные брынцалы, по которым рассыпал отчаянную дробь мастер Каяк. Несколько дударей вторили ему, терзая бересту. Услышав звуки музыки, народ повалил валом. На площади в центре селения перед столпом в этот день люди и не уместились бы. Почитай все свои собрались, да гостей из Верхового, да с Белоструйной сотни по три, не меньше. Свадьбы-то играть каждый у себя дома будет, а свататься здесь положено, на глазах у старших матерей, вождя и шамана. Старшие матери в этот день самые главные, они согласие женихам дают, они парней в свои семьи принимают. Хотя и от невест тоже многое зависит. Потянет её немилый за руку, а она не пойдёт в круг. Кому тогда старшая мать согласие давать станет?

Собравшиеся долго табунились, никак не могли выстроиться порядком. Наконец встали, женщины напротив мужчин, неженатых да незамужних в первый ряд вытолкнули. Перед воротами встали пятеро старух: старшие матери, потомки пяти зубрих – жён рогатого Лара, который и сам, прежде чем стать человеком, был зубром. Именно эти женщины, а не родные мать и отец будут давать согласие на брак. Во всём нынче власть мужчины забрали, а в делах семейных, как в старые времена, бабы приговор вершат. И парень, вздумавший жениться, должен просить, чтобы приняли его в семью к невесте. А как иначе, ежели родство по матерям считают? Хотя против родительской воли мало кто осмелится в круг выйти.