Ирина Котова - Королевская кровь. Книга третья

Как много раз за прошедшие семь лет он выполнял этот ритуал — наполнить драгоценными маслами чаши у ног божественных стихий, поклониться, встать на колени, прочитать славословия. Шепчущий речитатив — громко он не мог, голос срывался — всегда вызывал у него почти экстатическое состояние. Будто обугленная и скукоженная внутри душа расправлялась, через невозможную боль обновлялась, со стыдом и осознанием собственной ничтожности перед огромным потоком любви, исходящей от тех, к кому он обращался. Боль приносила слезы, слезы очищали, утешали, просветляли, и душа вставала на место. Здесь он мог отдохнуть от своей тоски, от потери, которая убивала его. Там, где было тяжело — становилось легко, туда, где бушевала ярость и злость, приходило смирение и тихая печаль.

Здесь у него ничего не болело. Но снаружи, в мире, все начиналось снова.

Он скорее почувствовал, чем услышал, тихие шаги со стороны келий. По песку легко ступал Его Священство, и Игорь откуда-то понял, что тот ждал его.

— Ты хотел задать вопросы, брат, — мягко и тихо сказал старый служитель. Откинул капюшон, расправил полы накидки и аккуратно уселся на песок рядом с Игорем. Стрелковский склонил голову, и Его Священство легко погладил его по волосам — от руки старика становилось спокойно и светло, будто он вышел в лес ранним летним утром и дышал всей грудью, вдыхая солнце и прохладу.

— Я хочу вернуться, — признался Игорь, на миг прикрыв глаза от этой отеческой ласки. — Мне тяжело, отец.

Священник покачал головой. Глаза его казались глубокими, темными — и на секунду Игорю стало жутко. Будто не глава церкви сейчас с ним разговаривал, а кто-то из высших.

— Сюда приходят жить, брат, а не умирать, — произнес он певуче, — приходят те, кто не могут жить, не служа. А ты сейчас выбираешь себе способ самоубийства.

— Я давно уже мертв, отец.

— Неужели в тебе нет ничего, что тебе дорого, брат? — тихо спросил священник. — Жить стоит даже ради крохотной искры любви, Игорь. Даже ради надежды. Да и просто так — стоит.

Стрелковский молчал, глядя на печальную улыбку Синей Богини.

— Жизнь, — служитель говорил так, будто рассказывал малышу волшебную сказку, — дается не просто так. Самоубийство не зря считается тяжким грехом, брат мой. У каждого на Туре есть своя задача. Главное — прожить жизнь до конца, принимать испытания с достоинством и смирением. Нет ничего, что дается тебе, что было бы тебе не по силам, Игорь. У каждого своя задача.

Священник вздохнул. Он был стар, очень стар, и очень устал. Но его служба еще не закончилась.

— Это как всем миром нести огромную, размером с океан, чашу с водой, продолжил он. — Непосильно, тяжко, страшно. Но сойдет с дистанции один, другой, третий — и остальные не удержат. И тем, кто сошел, все равно придется пройти этот путь, уже в следующей жизни и уже тяжелее, искупая и все недоделанное в прошлом. Если только их уход не перевернет чашу, не уничтожит этот мир. Поэтому, — он пытливо взглянул на Игоря, — если ты решишь прийти обратно, мы примем тебя, брат. Но тогда твои долги придется затыкать другими жизнями. Мир ждут серьезные потрясения, брат мой. И кто знает, может именно тебе уготовано его спасти?

— Из-за демонов? — спросил Стрелковский. — Что им нужно, отец?

Глава Храма улыбнулся печально.

— Мне дано много знаний и много ограничений, брат. Я не имею права раскрывать секреты доверившихся Храму темных. Но скажу тебе — ошибаются не только люди, но и боги. И им тоже не все ведомо, их власть распространяется на наш мир и только. И что делать, если и ошибка несет за собой смерть, и ее исправление, скорее всего, тоже?

— Я не понимаю, — признался Игорь. Он знал, что лишнего Его Священство не говорит, и что разговор важен и нужен — если он сам пришел сюда, к нему. Но не понимал.

— Знание придет в свое время, брат, — мягко сказал священник. — Запомни, — голос его вдруг зазвенел, налился силой. — На место любого ушедшего и отказавшегося платить долг становится другой, и платит за его слабость своей кровью. И чем сильнее место в мире того, кто ушел, тем больше людей отдают жизни, чтобы восстановить гармонию. К сожалению, есть такие потери, которые несут за собой тысячи и тысячи смертей. А сейчас, — он с кряхтением встал, накинул капюшон, — иди домой. Там тебя ждут.

Глава дома богов удалился так же тихо, как пришел. А Игорь обдумывал его слова, вглядывался в лица богов, снова просил дать ответы. Чего им ждать, к чему готовиться? Пропускал сквозь пальцы песок — тот с шуршанием падал вниз, и каждая песчинка занимала свое место. Время текло незаметно, и уходить не хотелось — он растянулся на песке, глядя на мерцающий купол, на статуи, вдыхая резкий запах ароматических масел и отпуская мысли, забывая, где он, что вокруг.

И чудилось ему: странными, объемными цветными кружевами пульсируют и сплетаются над ним и яростный жар от Вечного Воина, и свежесть лесная от Зеленого, и мягкий ветерок от Белого целителя. И умиротворение от Желтого, и чистая любовь от Синей. И тяжелая, болезненная пустота от статуи Черного Жреца, стоящего в стороне. Сплетаются, превращаясь в картины то ли прошлого, то ли будущего, в голоса людей давно умерших и еще не родившихся, в плач новорожденных и последние вздохи уходящих в мир иной. В картины эпических битв и жарких объятий любовников, матерей, кормящих грудью своих детей, детей с их ясными, чистыми душами.

Он лежал, тяжелый, неподвижный, крошечный и, не моргая, глядел вверх, придавленный открывшейся ему вдруг картиной мира — бушующего потоками энергий, плещущего эмоциями, оплетенного нитями жизней, покрытого туманными слоями стихий, полного знаков и смыслов. Видел он и колодец глубокий и черный, прошивающий бытие насквозь, чувствовал тянущий из него ужас и запах крови. И небесные чертоги открывались ему многоцветным сердцем мира, тесным сплетением первоэлементов, переходящих один в другой, враждующих и сливающихся, дарующих жизнь вечной своей борьбой и единством. И там, из сияющих чертогов этих, на фоне мощных водопадов других стихий тонкой паутинкой лилась вниз, к Туре, Вечная Смерть. И медленно, болезненно бился ее источник — маленькое темное пятнышко, окутанное лазурными потоками любви и слез, продлевающими его агонию и не имеющими права не делать этого.

Глава 28

В садах Желтого Ученого было покойно и мирно. Сиреневым и белым цвели деревья, пели птицы, в воздухе тончайшей взвесью держалась сладкая пыльца. Яркими пятнами порхали бабочки, жужжали пчелы, выводили свои трели кузнечики.

Зеленые листья деревьев и высокая сочная трава вдруг дрогнули, зашумели и затрепетали под первыми каплями набирающего силу дождя, мгновенно заглушившего все остальные звуки. Из прозрачных струй и тумана соткалась фигура маленькой сероглазой женщины. Обнаженная и прекрасная, шла она к сверкающему хрусталем павильону, и травы льнули к ее ногами, фруктовые деревья склонялись перед ней, устилая ее путь цветами, и она рассеянно гладила тонкие ветви, думая о своем.