Кристофер Паолини - Наследие

Казалось, несколько часов этот чужой мозг изучал каждое из его воспоминаний с того момента, как он отправился из родного дома в Спайн, охотиться на оленей — за три дня до того, как нашел яйцо Сапфиры, — и до сегодняшнего дня. Где-то в глубине души Эрагон понимал: то же самое происходит сейчас и с Сапфирой, но понимание этого ровным счетом ничего ему не давало и никак его не успокаивало.

Наконец, когда он уже перестал надеяться на то, что разум его сможет вновь обрести свободу — если, конечно, после этого ему вообще удастся управлять собственными мыслями! — вихреобразный хор голосов утих, и чуждый разум осторожно воссоединил разрозненные части сознания Эрагона, а потом покинул его.

Эрагон пошатнулся и, сделав шаг вперед, невольно упал на одно колено. Рядом с ним Сапфира нервно подпрыгнула и щелкнула в воздухе зубами.

«Как? — думал он. — Кто?» Ему казалось, что для того, чтобы вот так взять в плен сознания сразу их обоих, а заодно и Глаэдра, нужно такое могущество, которым вряд ли обладает даже сам Гальбаторикс.

И снова чужое сознание коснулось его мыслей, но на этот раз никакой атаки предпринято не было. И в ушах его прозвучал странный гулкий голос:

«Примите наши извинения, ты, Сапфира, и ты, Эрагон.

Но мы обязаны были проверить истинность ваших намерений. Добро пожаловать в Свод Душ. Мы уже давно ждем вас. Здравствуй и ты, брат, добро пожаловать снова в нашу обитель. Мы рады, что ты еще жив. Прими же назад все свои воспоминания и знай, что теперь ты близок к заветной цели!»

Эрагону показалось, будто некий сгусток энергии молнией сверкнул в сознании Глаэдра, вызванный волей неведомого существа. И мгновением позже Глаэдр издал такой рев, что виски Эрагона пронзила боль. Он чувствовал, какой поток смешанных чувств рвется из души Глаэдра: печаль, торжество, неверие, сожаление… Но наиболее отчетливым было испытанное старым драконом чувство радостного облегчения, и Эрагон понял, что невольно улыбается, сам не зная почему. И, пытаясь найти ответ на этот вопрос, он слегка коснулся сознания Глаэдра и ощутил там не только его мысли, но и множество чужих, и все эти неведомые существа что-то нашептывали, что-то бормотали…

— Кто это? — шепотом спросил Эрагон у стоявшего перед ним человека с головой дракона, но тот не ответил; он даже не пошевелился.

«Эрагон, — услышал он голос Сапфиры, — посмотри на стены, на стены…»

Он посмотрел и увидел, что стены округлого помещения вовсе не украшены разноцветными витражами или драгоценными каменьями, как ему показалось сперва. В стенах виднелись десятки, десятки десятков крошечных альковов, и внутри каждого покоился некий сверкающий округлый предмет овальной формы. Одни из них были больше, другие меньше, но во всех пульсировал живой внутренний свет, точно угли догорающего костра.

Сердце Эрагона сперва остановилось, а потом бешено забилось: он начинал понимать, ЧТО видит перед собой.

А потом он внимательно посмотрел на те темные предметы, что стояли на каменных скамьях; гладкие, яйцевидной формы, они казались высеченными из камня различных цветов. Как и округлые предметы в нишах, они были разной величины, но вне зависимости от размера форма их была той самой, которую Эрагон узнал бы где угодно.

Волнение жаркой волной охватило его душу; колени подгибались от внезапной слабости. Этого не может быть! Ему и хотелось верить в то, что он видел собственными глазами, и страшно было, что все это может оказаться иллюзией, созданной, чтобы обмануть его надежды. И все же возможность того, что предметы, которые он видит перед собой, вполне реальны, вызывала в нем такую бурю чувств, что он, шатаясь, хватал ртом воздух и не мог вымолвить ни слова, настолько был ошеломлен и переполнен эмоциями. Сапфира реагировала примерно столь же бурно.

Затем уже знакомое Эрагону чужое сознание вновь коснулось его мыслей, и он услышал:

«Вы не ошиблись, птенчики. И глаза ваши вас не подводят. Мы — это тайная надежда нашего народа. Здесь лежат наши сердца сердец — последние свободные Элдунари на этой земле. А еще здесь более ста лет бережно хранятся яйца драконов, о которых мы все это время нежно и преданно заботились».

56. Подземелье. часть вторая

Несколько мгновений Эрагон не мог ни пошевелиться, ни вздохнуть.

Потом прошептал:

«Яйца, Сапфира… Яйца драконов!»

Она вздрогнула, и чешуя у нее на спине встала дыбом, словно от холода.

«Кто вы? — спросил Эрагон мысленно у незнакомого существа. — Откуда нам знать, правду ли вы нам говорите?»

«Они говорят правду, Эрагон, — услышал он голос Глаэдра. Золотистый дракон говорил с ним на древнем языке. — Я это знаю, ибо Оромис был среди тех, кто как раз и придумал план этого хранилища».

«Оромис?..»

Но ответить Глаэдр не успел — снова вмешался тот чужой разум.

«Мое имя Умаротх, — услышал Эрагон, и от этих слов у него голова пошла кругом. — Моим Всадником был эльф Враиль, возглавлявший наш орден, пока его не настигла злая судьба. Я говорю сейчас от имени всех остальных, но я не командую и не управляю ими. Многие из них были связаны с Всадниками, а многие и не были, и наши дикие собратья не признают ничьего авторитета, кроме своего собственного. — Это Умаротх сказал с легкой ноткой раздражения. — Было бы слишком сложно и неудобно, если бы все мы заговорили разом, так что мой голос — всего лишь инструмент, которым пользуются все остальные».

«Так ты… там?» — И Эрагон указал на серебристого человека с драконьей головой, по-прежнему стоявшего перед ним и Сапфирой.

«Да нет, конечно, — ответил Умаротх. — Это Куарок. Охотник на нидхвалов, проклятие ургалов. Чаровница Сильвари придумала и создала ему то тело, которым он теперь пользуется, ибо нам нужен был свой защитник на тот случай, если бы Гальбаторикс или еще кто-то из наших врагов вздумал пробраться в Свод Душ».

Пока Умаротх говорил, человек с головой дракона поднес правую руку к груди и открыл ее переднюю часть, словно дверцу буфета. Внутри у Куарока уютно устроилось пурпурное Элдунари, окруженное тысячами тонких, не толще волоса, серебристых проволочек. Затем Куарок снова закрыл дверцу у себя на груди, и Умаротх сказал:

«Нет, я вот здесь», — и он направил зрение Эрагона в сторону алькова, где лежало большое белое Элдунари.

Эрагон медленно убрал Брисингр в ножны.

Яйца и Элдунари. Эрагон просто не в состоянии был разом охватить всю огромность этого открытия. Мысли его текли медленно и казались какими-то вязкими, словно кто-то здорово огрел его по башке — что, в общем, и впрямь было недалеко от правды.