Раймонд Фейст - Хозяйка Империи

Маг чо-джайн негромко постучал задней конечностью по мозаичному полу.

— Время, назначенное для поединка, наступило! — монотонно возвестил он, и один из чо-джайнов конвоя, без какого-либо дополнительного приказа, выступил вперед и приблизился к границе круга.

Он ждал, поблескивая передними конечностями-клешнями с клиньями-лезвиями на концах.

Люджан послал Маре самую безмятежную из своих гримас, потом посуровел, и его лицо приняло обычно строгое выражение, какое было свойственно ему перед всякой битвой. Без единого взгляда назад, без единого намека на сожаление, он подошел к кругу и остановился напротив чо-джайна, который был назначен его противником.

Мара чувствовала себя одинокой и беззащитной. С неприятным чувством она обнаружила, что конвоиры позади нее перестроились, расположившись таким образом, как будто приготовились преградить ей путь к отступлению или помешать любому другому отчаянному поступку, на который она вздумает решиться. У нее задрожали коленки, и ее растерянность возросла еще больше оттого, что она допустила это — пусть даже такое незначительное — проявление слабости.

Она — Акома! Она не станет уклоняться от своей судьбы и не позволит себе унижать достоинство Люджана, дергаясь на своем месте у границы круга. Но когда маг объявил, что по его сигналу оба бойца должны, перешагнув через линию, войти в круг и начать поединок, властительница с трудом подавила желание закрыть глаза, лишь бы не видеть того, что здесь произойдет: ведь от жалкой уступки, которой добился Люджан, зависела разве что его эпитафия.

Люджан сжал рукоять меча. Его рука была тверда. Казалось, что все тревоги отлетели прочь, и, насколько Мара могла судить, он выглядел более уверенным, чем когда-либо прежде. Предстоящая битва должна была стать для него последней, и это приносило облегчение. Здесь, на краю рокового круга вызова, не было никаких неизвестных осложнений, о которых стоило бы беспокоиться; исход боя будет одинаковым, независимо от того, победит он или потерпит поражение. Он не выйдет из круга живым. Желать, чтобы события разворачивались иначе, было бы пустой тратой сил и поубавило бы ему храбрости. Следуя кодексу цуранского воина, он до сих пор не обманул ничьих ожиданий. Он служил своей госпоже исправно и беззаветно; он никогда не показывал спину ни одному врагу. С раннего детства ему внушали, что смерть от клинка — достойная участь, высшее проявление чести, более священной в глазах богов, чем сама жизнь.

Чувствуя себя спокойным и готовым к предстоящему испытанию, Люджан в последний раз провел пальцем вдоль лезвия меча, проверяя, нет ли на нем зазубрин. Их не было.

Потом все размышления пришлось прервать: заговорил маг чо-джайнов:

— Слушайте меня, поединщики. После того как вы перешагнете красную линию, начинают действовать законы круга. Следующее пересечение линии — изнутри или снаружи, если кто-либо другой захочет вмешаться, — влечет за собой немедленную смерть. Условия поединка будут соответствовать цуранской традиции: либо приговоренный погибнет в бою внутри круга, либо — если он окажется победителем — ему будет разрешено выбрать себе палача. Я, маг города-государства Чаккаха, нахожусь здесь, дабы засвидетельствовать, что все правила будут соблюдены.

Люджан коротко отсалютовал магу. Воин из чо-джайнов не подал никакого знака повиновения, только вместо позы отдыха принял наклонную стойку, знаменующую готовность к атаке. На гладких поверхностях острых лезвий, которыми заканчивались его передние конечности, играли лучи отраженного света, а глаза сверкали так, как они никогда не сверкают у людей. Если даже жалость и печаль были частью общего разума роя, такие чувства оставались незнакомыми боевому «орудию» общества чо-джайнов. Их воин получал лишь один приказ: сражаться и убивать. В цуранских войнах Люджану случалось видеть, как роты инсектоидов превращали поле сражения в настоящую бойню, потому что

— если погода не слишком холодная — чо-джайн намного превосходит воина-человека по быстроте и точности движений. В лучшем случае, прикидывал Люджан в уме, если понадеяться на влажный воздух, заполняющий палату, можно рассчитывать, что он сумеет парировать несколько ударов, прежде чем его тело будет изрублено на куски. Его переход в чертоги Туракаму будет быстрым и почти безболезненным.

Его губы искривились в едва уловимом намеке на усмешку. Если повезет, то еще до заката солнца он будет пить квайетовое пиво в чертогах Туракаму вместе со старым другом Папевайо.

— Перешагните линию и по моему сигналу начинайте, — распорядился маг, после чего он топнул задней конечностью по полу; при этом раздался звук, похожий на удар гонга.

От кажущейся безмятежности Люджана не осталось и следа. Он впрыгнул в круг, почти не почувствовав за спиной красной горячей вспышки, которая означала, что началось действие магических сил, властвующих над ареной поединка. Боец, выставленный чо-джайнами, ворвался в круг со всей возможной скоростью, какой можно было ожидать от такого существа, и не успел Люджан сделать три полных шага, как его клинок ударился о хитин. Такой противник был вдвойне опаснее обычного, ибо у чо-джайна имелись две боевые клешни, одинаково пригодные и для нападения, и для защиты. Зато у Люджана меч был длиннее клешни неприятеля и, кроме того, он, как всякое двуногое существо, имел обыкновение сражаться стоя и в стычке с шестиногим чо-джайном мог наносить удары сверху, воспользовавшись преимуществом своего роста.

Но чо-джайн обладал превосходной естественной броней. Пробить хитиновый покров так, чтобы причинить инсектоиду хоть малейший вред, можно было только точным ударом копья с прочным наконечником или тяжелым двухручным топором. Единственным уязвимым местом у чо-джайнов были суставы, но все равно слишком часто скорость, а не тактика решала дело. Снова и снова Люджан парировал выпады. Он прочно стоял на ногах, которые легко пружинили и позволяли ему увертываться от ударов, обрушивающихся на него с двух сторон. Он отклонялся, крутился и разворачивал лезвие своего меча, пользуясь точными приемами, которые были проверены временем и оказались наиболее полезными для защиты от чо-джайнов. Клинок ударялся о хитин не понапрасну: Люджану было важно нащупать, как именно пользуется противник своими конечностями. Обычно у этих созданий все-таки существовали некоторые предпочтения: правая клешня чаще служила для защиты, а левая натренирована для атаки. Меч и лезвия клешней кружились в смертельной пляске. Люджан почувствовал, что его руки становятся липкими: начинала сказываться усталость. Он мысленно разразился проклятиями. Когда кожаные оболочки рукояти его меча пропитаются влагой, они растянутся и не будут так туго охватывать срединный стержень. Рука начнет проскальзывать, и меч перестанет ей повиноваться. А когда имеешь дело с чо-джайном, малейшая оплошность может стать решающей. Сила их ударов была такова, что при прямом столкновении клешни с наружным изгибом цуранского слоистого меча клинок мог разлететься вдребезги.