Руслан Шабельник - Песнь шаира или хроники Ахдада

- Носилки! - выдохнул Халифа. Выдохнул, словно сбросил тяжкую ношу, и обессиленный откинулся на своем месте.

- Носилки? - переспросили слушатели, и руки обоих поднялись.

- Ну да, носилки. Но какие! Величиной с дом, и полог из плотной ткани опускался до самой земли, не позволяя заглянуть внутрь, и несли их, сгибаясь под тяжестью, с каждой стороны по дюжине невольников, черных, как ночь. И если взять самого большого зверя на свете, зверя с двумя хвостами спереди и сзади из зверинца султана, зверя по имени слон, то, клянусь, и Аллах в том свидетель, в эти носилки их поместилось бы... два.

- Носилки? - слушатели все еще пребывали в некотором недоумении. - И все?

- Ну... да.

- Так чего ж ты пугал нас?

- Как чего - страшно ведь!

- А куда шел караван?

- Известно куда - в Ахдад.

17.

Поучительный рассказ о ночном страже ворот Наджмуддине, о верности долгу и о благочестии

Ветер, бесстыдник ветер, вольный ветер захватил ледяное дыхание ночной пустыни и закружил его в безумной пляске дервишей на улочках, улицах и площадях спящего Ахдада.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

Погремушка сторожа заменяла ветру удары дафа.

Наджмуддин - страж ворот, чье имя означает "звезда веры", поежился, кутаясь в теплую шерсть джуббе. Джуббе он купил на рынке еще в прошлом году и каждый раз, заступая на ночное бдение, благодарил Аллаха, надоумившего его на эту покупку. Да, не украшено затейливой вышивкой, как одеяния царедворцев, и ткань не радует глаз яркими красками, но зато для таких вот, как сегодня, ночных стояний, лучше старого доброго верблюжьего джуббе не сыщешь.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

Муфиз-сторож, миновав улицу горшечников, повернул на базарную площадь и уже надрывался оттуда. За рынком он свернет в переулок, где стоит дом Ицхака-еврея и через него выйдет на площадь перед воротами.

У ворот Муфиз сделает остановку, чтобы поговорить с Наджмуддином. Неизменный обычай, повторяющийся каждую смену Наджмуддина.

Зажав колотушку сухой рукой, цедя слова, как скряга монеты, Муфиз начнет рассказывать последние городские сплетни. Когда только успевает - ночью работает, днем отсыпается - а знает все, о чем говорят на оживленных улочках Ахдада. На самом интересном месте, подобно хитроумной Шахразаде, Муфиз прекратит речи, чтобы продолжить обход.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

За ночь, короткую ахдадскую ночь, он еще трижды подойдет к воротам и - если позволит Аллах - доскажет начатое.

Единственное развлечение ночного стража. Муфиз знал это и получал удовольствие, мучая огнем недосказанности Наджмуддина и его сменщиков.

Наджмуддин плотнее закутался в джуббе. Вот бы придумать такую одежду, которая, напитавшись тепла днем, потом всю ночь отдавала бы его мерзнущим стражникам.

"Иблис побери старого султана Нур ад-Дина!" - еще не успев додумать, Наджмуддин испугался - не произнес ли страшные слова вслух.

Но это он, он - отец нынешнего султана Шамс ад-Дина Мухаммада - да продлит Аллах время его царствования, да умножит богатства и мудрость - придумал не запирать на ночь одни из ворот дворца. Чтоб, значит, подданные, в любое время дня и ночи могли обратиться к своему повелителю!

Даже днем этих самых подданных не подпускали ко дворцу на бросок копья, а уж ночью-то. Да и кто в своем уме, будь он даже вхож во внутренние покои, рискнет сунуться к султану, когда повелитель изволят почивать. От злого с спросонья Шамс ад-Дина многого же он добьется.

Наджмуддин удобнее пристроил древко копья на подрагивающем плече. Попрыгал. Подумал и пробежался от одной распахнутой створки до другой. Вообще, у ворот положено быть двум стражникам, но в эту ночь Наджмуддину выпало караулить с Максудом. Тем самым Максудом, который заимел где-то в торговых кварталах богатую вдовушку. Каждое ночное дежурство Максуд пропадал у нее, появляясь только под утро - довольный и разомлевший.

Ох, поймает, поймает его когда-нибудь Джавад - начальник охраны султана. А у Джавада есть крутой нрав, совсем не приличествующий скопцам, а у Джавада есть тяжелая рука, а к руке и нраву есть еще острый шамшер, изогнутый, словно буква "ба", с благородными разводами, из лучшего сплава вутц, изготовленный лучшими мастерами славного города Дамаска.

Глупый, глупый Максуд. Зачем мертвому горячие, как свеженадоенное молоко губы богатой вдовушки, зачем мертвому Максуду податливые, как тесто, груди богатой вдовушки, зачем... иные достоинства. Гурии, черноокие гурии будут ласкать сладострастную душу недалекого Максуда, если Джавад прослышит, краем уха о ночных походах любвеобильного мамлюка.

Подумав о прелестях вдовушки и о делах, которым сейчас предается Максуд, Наджмуддин испытал некое томление, внизу живота.

Хорошо Джаваду, нет ему интереса до губ - парное молоко - богатой вдовушки и всех вдовушек и женщин мира, нет ему интереса до грудей - податливое тесто - богатой вдовушки и всех вдовушек и женщин, нет ему интереса до... прочих достоинств.

Ледяной озноб пробежал спиной Наджмуддина. Томление, испытываемое им, Наджмуддин не променял бы на все богатства и положение Джавада.

Легкий шорох отвлек Наджмуддина от мыслей о вдовушке и начальнике стражи Джаваде. Так шуршит песок, гонимый проказником ветром ночными улицами Ахдада, так шуршит змея, подкрадывающаяся к жертве.

Змея!

Наджмуддин обернулся, ибо шорох доносился из-за спины, со стороны дворца. Обернулся и замер, подобно жителям селения Лута, что оказались наутро недвижимы, покаранные Аллахом.

Холодные пальцы обхватили копье, словно знамя Пророка.

Змея.

Обычная змея.

Наджмуддин жил в пустыне и видел змей.

Два глаза, вечно открытые ноздри, дрожащий язык меж сомкнутых губ. Черное тело в безлунной ахдадской ночи.

Только... тело змеи, извивающееся тело, было с бедро Джавада, а его бедро, о-о, понадобится две ноги Наджмуддина, чтобы составить одно бедро Джавада. И голова, величиной с голову Наджмуддина. Тихо шурша, змея проползла мимо Наджмуддина, то ли не заметив его, то ли посчитав недостойным внимания. Преодолев площадь перед воротами, гибкое тело скрылось в одном из переулков.

И, словно гром среди ясного неба, ударила колотушка Муфиза.

- Спите спокойно, жители Ахдада! В Ахдаде все спокойно!

18.

Рассказ о Шамс ад-Дине Мухаммаде - султане Ахдада, о жене его Зариме и о трех набегах

- О, свет очей моих, о услада моих губ, повелитель мыслей и тела, царь царей и шахиншах султанов, о ты, чей ум простирается далеко за горизонт, а умение управляться с делами шире пустыни, позволишь ли ты, недостойнейшей и ничтожнейшей среди рабынь твоих сказать слово.