Екатерина Лесина - Хроники ветров. Книга суда

И не поэтому ли молчание затягивается?

Карл заглядывал редко. И сегодняшнее приглашение на ужин стало приятной неожиданностью. Тем более, что еда на этот раз нормальная, а то от бульона с кашей меня уже мутит. В конце концов, чувствую я себя почти нормально.

— Ну, милая, должен тебя поздравить. Выглядишь ты, конечно, отвратительно, но зато жива, что странно. По всем показаниям выжить ты не должна была. Ты ешь, ешь, не стесняйся.

Ем. Горячее мясо, острый соус, терпкое вино приятно пощипывает губы. Карл сидит напротив, смотрит изучающе, словно не знает, что сказать дальше. Улыбается, только неискренне как-то. Странно, раньше я никогда не могла определить: искренне он улыбается или нет. Раньше я вообще не задумывалась о том, что Карл может быть неискренен.

— Еще вина? Попробуй с сыром, по-моему, вкусы великолепно дополняют друг друга.

Сам он ничего не ест. Хочет поговорить со мной. Откуда я это знаю? Просто знаю и все. У сыра теплый желтый цвет, кое-где разломанный зелеными нитями плесени.

Нити — Тора — База… задание, которое я не выполнила.

— Как самочувствие?

— Нормально. Гораздо лучше, чем пару дней назад. А шрамы скоро исчезнут?

— Шрамы… — Карл взял со стола белую салфетку и сложил пополам. — Не хотелось бы лгать, но… никто на моей памяти не получал ожоги настолько обширные и глубокие. Вернее, получать — получали. Сразу, когда появились первые… результаты, первая партия генмодифицированных солдат, выяснилось, что при всех видимых плюсах имеется один большой минус. Проект собирались закрыть. Кому нужны воины, которые боятся дневного света? Вот тогда и провели серию экспериментов, чтобы выяснить, насколько серьезна данная проблема. Так вот, Коннован, при световых ожогах, площадь которых превышает тридцать процентов площади тела, наступает шок и смерть.

— Сколько?

У меня кусок в горле застрял. Нет, я конечно знала и о проекте, и об экспериментах, но не точные цифры.

— Тридцать, — подтвердил Карл. — У тебя, насколько могу судить, около семидесяти — семидесяти пяти. Прибавь сюда повторный ожог, уже не солнечный, а температурный и длительный период голодания. Ты просто-напросто не могла выжить. Однако выжила. И я искренне рад.

Я ему поверила.

— …но организм твой находится на крайней степени истощения. Восстанавливаться придется долго, не день-два, как раньше, а год, или десять, или сто…

— Или вообще никогда.

— Вполне возможно и такое, — Карл отхлебнул прямо из бутылки. Прежде за ним подобных вольностей не водилось. — Но я склонен полагать, что со временем все наладится. И в конечном итоге, красавицей ты никогда не была.

— С-спасибо.

От подобного комплемента пропал аппетит. Я знаю, что была не слишком-то красива. Но ведь и не уродлива, как сейчас.

— Ты выжила, Коннован, а это главное. Остальное — не так и важно, поверь моему опыту. — Карл, откинувшись на спинку стула, зевнул. Вежливый намек на то, что тема закрыта. — Лучше скажи, что собираешься делать дальше? Знаю, ты приняла приглашение Рубеуса.

— Ты против?

— Да нет, в общем-то дело твое. Но ты уверена, что ты хочешь именно этого?

Чего он ждет? Сомнений? Отказа? Вежливого отступления: прежде я всегда отступало, стоило Карлу усомниться в правильности выбранного пути. Но "прежде" — это так давно.

— Он мне нужен. Я шла ради него. Тебе интересно, почему я выжила? Я хотела выжить, я хотела вернуться к нему. Я разговаривала с ним там, когда совсем тошно становилось. Когда оставалось одно желание — лечь и сдохнуть, я…

— Я понял. Не кричи, — Карл жестом обрывает монолог признаний. — И, поверь, мне жаль, что так получилось. Я просто надеюсь, он знает, что делает. Ладно, не бери в голову. Лучше попробуй белое, по-моему, чуток кисловато.

Странный разговор оставляет легкий привкус страха. А вино и вправду кисловато.

Глава 6

Фома.

Печь пышет жаром, который стекает с выбеленных боков, расползаясь по комнате. Сидеть рядом с печью невозможно, и Фома отодвинул стол к окну. Тем более, что оттуда удобнее наблюдать за Ярви.

Смотреть на то, как она вышивает, приятно. Игла серебряной искрой мелькает в тонких пальцах, а длинная цветная нить ровными стежками оседает на жесткой мешковине. Нитки с иголкой принес Михель, и круглые, деревянные пяльцы, и пять метров жесткой ткани, вроде бы как в подарок от Гейне.

После визита Рубеуса Ярви стала спокойнее. Скарт носила не снимая, и даже решалась выходить на улицу, но только с Фомой. Ну или Михелем: вот уж кто принял решение Повелителя если не с радостью, то хотя бы с облегчением, которого и не пытался скрывать.

А еще Ярви стала улыбаться. Красивая. Слишком красивая для него. И снова ни одной мысли о работе, белый лист бумаги так же чист, как и час назад, но Фому это совершенно не расстраивает.

— А о чем ты сейчас пишешь?

— Да так… о людях. И не совсем людях. О том, что иногда люди не совсем люди и… я окно открою, а то жарко.

— Дом выстынет, да и сам застудишься, — Ярви отложила вышивку в сторону. — Михель утром приходил, говорил, что свинью бить пора, а батько занемог, так помочь надо бы. Я сказала, что поможем. Завтра.

Кровь на руке. Тонкая липкая пленка на пальцах и темная, почти черная капля, стекающая вниз по запястью. Запах дурманит, вызывает приступы тошноты.

— Что с тобой? — Ярви вытерла руки тряпкой. Та уже пропиталась кровью и воняет… как же избавиться от запаха. Хотя нет, он не плохой, запах, скорее непривычный, но приятный.

— Тебе плохо? Ты что, никогда не видел, как свиней бьют?

Свиней? Не видел. Как режут людей — видел, а вот свиней не доводилось. На самом деле ничего сложного. Узкий загон, взрытая черная земля, корыто с водой и пропитанные смолой факелы в углу. Михель стоит у корыта, а Фоме нужно открыть дверь хлева и выгнать свинью наружу. А она не выходила, только испуганно хрюкала, забиваясь в вонючую темноту хлева. Заходить внутрь было жутковато, но Фома зашел и хворостиной перетянул дрожащую жирную тучу.

Что было дальше — он не видел, специально задержался внутри, чтобы не смотреть. В хлеву пахло навозом и гниющей соломой, от которой подымался уютный пар. Сквозь тонкую стену было слышно, как тяжко дышит корова и блеют овцы. Истошный визг и тишина, можно выходить, но Фома медлил, выходит, что не зря.

— Попробуй, — Ярви протянула черный кусок печени, с которого перезревшими ягодами брусники скатывались капли крови. — Это вкусно.

Фома осторожно взял еще теплый, живой кусок. Свиная туша лежала тут же, воняла паленым волосом и мыльным раствором, правда, кровью все-таки больше. Опаливали свинью вдвоем с Михелем, потом Ярви и Гейне долго отмывали ее, соскребая грязь и черную обуглившуюся кожу. Потом пришло время разделывать, и к той, пролитой и аккуратно собранной Гейне крови, добавилась новая.