Илья Одинец - Младший вовсе был дурак

— Главное, чтобы никто не пострадал. На всякий случай встань позади меня.

Я поднялся. Лаврентьева последовала моему примеру, но за спину прятаться не стала, наоборот, прижалась плечом к моему плечу и указала рукой:

— Бей туда. Сосредоточься на тепле, а как почувствуешь холод, расслабься, так силе проще вырваться наружу.

— Хорошо.

Я вытянул руки, закрыл глаза и старался не думать о тёплом Ленкином плече. Получалось плохо. Её плечо буквально жгло меня, а потом неожиданно мир вспыхнул. Хорошо, глаза закрыл, как учила Лаврентьева, иначе тотчас ослеп бы.

— Молодец, — в голосе девушки звучали слёзы.

— Ты чего?

Я посмотрел на Лаврентьеву, которая держалась за плечо, и сердце ухнуло в пятки. Рука Ленки, касавшаяся моего плеча, от ключицы до локтя казалась абсолютно белой, в свете горящей двери темницы, я видел искорки льда на её коже.

— Это сделал я?!

— Не важно, — Ленка направилась к дверям. — Ты молодец. Идём!

Перешагнув тлеющие остатки двери, она едва ли не побежала по тёмному коридору, я двинулся следом, стараясь выше поднимать колени, чтобы ни обо что не споткнуться в темноте. Коридоры оказались узкими, шириной едва ли больше метра. Через каждые сто шагов я натыкался на развилку либо поворот, под землёй выстроили настоящий лабиринт, в котором Лаврентьева неплохо ориентировалась.

В темноте я хорошо видел только белую, почти серебряную руку девушки, и чувствовал себя мучителем-садистом.

— Прости, я не хотел делать тебе больно. Не понимаю, как это произошло.

— Необходимое зло, — ответила Лена. В её голосе я не услышал ни злости, ни обиды. — Думаешь, откуда берётся твоя магия?

— Откуда?

— Из окружающего мира. Ты концентрируешь в себе энергию, забирая тепло из всего, что тебя окружает. Твоя температура возрастает, температура окружающего падает. Не волнуйся, руку мне подлечат, я заговорила боль, с остальным Люциус разберётся.

Интересно. Я вспомнил, как после моих пиро-экспериментов озеро затянуло тонкой коркой льда. Значит, и Ленкину руку заморозил я, отняв всё тепло… Магия — штука опасная.

Лаврентьева свернула в неприметный коридорчик, и я едва не упустил её из виду. Если бы не она, я вечно блуждал бы в этом каменном лабиринте. Да что там, если бы не Елена, я не рискнул бы использовать силу для побега. В крайнем случае, шарахнул огнём по палачам, если бы дело дошло до эшафота.

— Почему нас не охраняли? — спросил я, чтобы не чувствовать себя слишком уж виноватым и не мечтать провалиться в преисподнюю за то, что сотворил с рукой девушки.

— Считается, что из камеры сбежать невозможно: дверь выдержит прямой таран, а из подземелий только один выход, который как раз и охраняется.

— Но они обвинили тебя в колдовстве, значит, были обязаны стеречь!

Ленка прыснула.

— Самый сильный маг в Моле — Сильдурен, но и он может лишь вызвать дождь, да почувствовать чужую магическую энергию. Девушек здесь обвиняют в колдовстве, только если они приглянулись министру. Их приговаривают к смертной казни, помещают в подвал и держат на голодном пайке два или три дня, пока те не согласятся оказать министру любезность.

— Сволочи.

— Зато предсказуемые. Министру всегда нравились блондинки.

— Поэтому ты перекрасилась? Чтобы он посадил тебя в подвал, приговорил к смертной казни, и тем самым позволил вернуться в Бюро?

— Ага. Налево, — скомандовала Лаврентьева, и мы свернули в очередной тёмный коридор. Из-под ног бросились крысы, но Ленка даже не вздрогнула, хотя ещё месяц назад визжала, когда Тарасов принёс на лекции живую ящерицу.

— Пришли.

Мы зашли в тупик, проход заканчивался ровной каменной стеной. Елена приложила к ней руки, и та, словно картонная декорация в детском театре, неожиданно отъехала в сторону.

— Бюро постаралось? — поинтересовался я, усиленно моргая, чтобы глаза быстрее привыкли к яркому, после кромешной тьмы подвала, сумраку летнего вечера.

— Оно самое. Мы тщательно готовим операции и пути отхода. Не думала, что придётся пользоваться этой дорогой.

Мы вышли из подземелья, которое по эту сторону открывалось прямо из стены, окружающей дворец со всех сторон. Каменные блоки за нашими спинами сдвинулись, и уже никто не мог ни последовать за нами, ни войти в подземелье с этой стороны.

Оказывается, я успел соскучиться по свежему воздуху и всей грудью вдыхал ночную прохладу. Справа от нас тёк ручей, журчание которого заглушали цикады, устроившие в траве концерт по заявкам. Я бы мог перепрыгнуть его, но какой-то умник решил перебросить через ручей мост, который своим каменным горбом портил весь пейзаж. За ручьём виднелись низкие домики и торговые ряды небольшого рынка. Слева высились закрытые на ночь дворцовые ворота, от которых в сторону города уходила широкая мощёная мостовая.

— Идём, скоро полночь.

Лаврентьева уверенно направилась к дороге, я, как послушная собачка, последовал за ней. Минут десять мы шли по мостовой, потом свернули на грунтовую дорогу, и впереди показался силуэт виселицы. К счастью, пустой.

— Площадь казни, — пояснила Елена. — Покойников не боишься?

Я демонстративно фыркнул. Лаврентьева окончательно обнаглела в своём Бюро, считает себя самой умной и смелой, и, кажется, не видит во мне мужчину-защитника. А я, между прочим, могу её защитить. Даже лучше, чем в нашем мире. Я обогнал девушку и первым вышел на площадь.

Справа возвышался помост с огромным пнём, из которого торчал тяжёлый топор. Слева — уже упомянутая виселица, а в центре, словно славянское капище, чернело идеально круглое пятно, окружённое камнями. Именно там, претерпевая невыносимые муки, сгорали осуждённые на смерть. Именно там должна была состояться Ленкина казнь.

Я поёжился, представив, каково это — лежать, окружённый сухими дровами, смотреть, как палач подносит к ним факел, до последнего терпеть обжигающий жар и, когда лёгкие уже наполнятся дымом и заслезятся глаза, нырнуть в сверкающий ослепительно-белым портал. Всё-таки Ленка не храбрая, она сумасшедшая, раз согласилась на такую авантюру. Я бросил на спутницу быстрый взгляд и шагнул в кольцо. Лаврентьева встала рядом.

— Переход откроется с минуты на минуту. Ничего не бойся. Если хочешь, можешь взять меня за руку.

— Вот ещё

Я обиделся. Ленка снова обозвала меня трусом. Я ничего не боюсь. Моя храбрость не знает границ. В разумных пределах, разумеется. Может, я и взял бы Лаврентьеву за руку, но чтобы поддержать, а не чтобы показать собственную слабость. Так что обойдёмся. Хотя, признаться, моё сердце стучало тревожно, я никогда не пользовался порталами.