Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе

Начинал твориться Великий Обряд изготовления Праздничного Напитка: пар от почти кипящего взвара, мёда и браги каплями начинал оседать на охлаждаемых вогнутых крышках. Набравшись тяжести, остуженные капли Напитка дождём изливались в малые плавающие челноки. Дело было непростое и небыстрое. Поэтому творился Праздничный Напиток лишь раз в году. Всяк из живущих в тайге должен сколь позволяли его рост и желудок потреблять Питьё. А Питьё силу имело великую.

Медведи, потому они и медведи, что мёд ведают, определяли, когда Напиток достаточно наполнит внутренние малые ладьи. Тут же снимались и скатывались под гору вогнутые крышки чанов, тяжёлые от уже потеплевшего льда, который, впитав в себя хмельной дух, должен был стать приношением Матери Зиме, чтобы была милостива, не голодна и не очень холодна.

Тогизбею первому подавали кубок самого хмельного мёда. Шаман, кланяясь на все четыре стороны света, торжественно осушал чашу до дна.

Малую чашицу подавали Кормилице Оленице, разбавив в её же молоке: будет оленья детвора весь год сыта по милости Духов.

Статую Великой Собаки кропили крепким мёдом со всех сторон Уважаемые Мужи Племени.

Наступал черёд общего медопития: все вошедшие в детородный возраст люди и звери должны были, сколько утроба вместит, принять в себя Напиток.

Возжигались новые костры. Начинался всеобщий пляс в кругу кострового тепла.

И тут-то, прежде чем хмель лишит людей сил и твёрдости мышления, должны были люди и звери всех пород в память о давнем обычае творить действо укрепления породы.

И никаких безобразных созданий не порождало это на первый взгляд непотребное действо: рождались здоровые оленята, щенки, барсуки, птичий люд. Все были сильны, смышлены.

Как встарь, когда роднились Дети Невидимых со всеми окрестными Племенами, а вдовому Мужу в очередь восходили на ложе женщины иных семей и пород, чтобы не угасал, но преумножался род вдовца. Оттого и были Дети Невидимых весьма многообразны внешностью. Редкие таёжные жители и странники дивились многоликости Племени, но на все Воля Духов.

А вот безобразных созданий вроде скрещенных с Русалками ихтиологов, да помеси Лесных Парней с Водными Девками, после Великого Праздника Лесного Благолепия не появлялось ни разу.

Миллионная

— Бонжур, Мадемуазель! — Граф ныне Забайкальский лёгкой походкой вступил в залу.

— Добрый день Ваше Забайкальское Брюхатое Сиятельство! — любезно приветствовала графа Лилия Эльрудовна.

‑ Salut, c’est encore moi

Salut, comment tu vas.

Отвечала кокетка Лилиан, брякнув для пущей важности пару аккордов на фортепьяно.

— Боже! Какая прелесть, какая грация! Две Богини

— Стало быть, Лёвушка, я теперь всего лишь вторая в твоей коллекции Богинь? Не сметь извиняться сластолюбец, прогоним прочь!

— А может, ещё и прибьем слегка? —с серьёзным видом попыталась внести разнообразие в программу мероприятия Лилия Эльрудовна.

— Барышни, барышни, будьте снисходительны к старому ценителю женской красоты!

— Ценитель — это вроде оценщика в ломбарде, который определяет, кого и на сколько одурачить можно? Барыга, или теперь принято в культурных кругах именовать сию породу «бизнэсмэн»?

— Истинный барыга-оценщик. Ещё и высокие амуры изображать тщится.

— Человек, — скорчив грозную рожицу, завопила госпожа Чистозерская голосом, отработанным в жаркую и лихую молодость.

— Le garson! — не менее артистично завизжала мадемуазель Лили.

— Что изволите, барышни, — Ливрейный кланялся в три погибели, то и дело отирая пот.

— Это что? Кто это по дому разгуливает, где дамы, твоим заботам порученные, находятся? А если грабитель или развратный маниак? Как Ивану Себастьянычу ответ держать будешь?

— Лилия Эльрудовна, мадемуазель Лилиан! Помилуйте старого привратника. Всем известно: Их Сиятельство граф Брюханов-Забайкальский может являться без доклада в любое время!

— Являться-то он как раз не может, пока его в нынешний Чумск из Верхнеудинска не «транспортитуют». Ферштейн, авек плезир, же ву при бланманже? — Девушки с заслуженной гордостью раскланялись друг с другом, оценив свою импровизацию. Скучно, право слово:

И рояли, и кофьи- бисквиты,

А из дому ни шага без свиты!

— Ливрея! Ты кого в дом пустил? Себастьяныча немедленно к ответу!

— Сию минуту доложу…

— Добрый день барышни, мое почтение Граф. Тут и доклада не надо, когда две такие талантливые актрисы домашний спектакль дают! Браво! О! Бонжур, мадемуазель Лили. Теперь все в сборе. Что же вы, девушки, не предупредили заранее — я бы приглашения разослал. Беден наш городок развлечениями, порадовали бы общество. Ну, а теперь серьёзно: госпожа Чистозерская, мы же с вами условились не устраивать балагана. К тому же Озерцо Ваше — скоро катком для детворы станет, только ледок чуть укрепится. И Вам ещё долго, если не навсегда, придётся пользоваться моим гостеприимством.

— Ты, Иогаша теперь ещё и гостиницу открыл? Ловок!

— А… Вы, мадемуазель? Приказа Вас транспортировать не было! ‑ решился спросить Магистр.

— Был один прохвост приказчик, чернила да перья приворовывал. Со двора согнали. Так что ты, Ванюша, в приказчики не лезь — опасное ремесло приказывать!

— Да уж, расхулиганились, красотки Я ведь и наказать могу.

— К примеру, мне с Брюхановым спать запретишь, а сестричке Лилии порядок в вашем дурацком институте наводить. А может, пороть прикажешь? Оно можно, бодрит, если на свежем воздухе. Только вели костерок на дворе разложить, чтобы мы с сестричкой попки не заморозили. Ну, и виселицу для себя приготовить не забудь: твой зад узнает вес твоей шеи, как только Братство узнает вес твоей дурости. Сколько такая дурь весить должна, что богатый, грамотный, импозантный наконец мужчина, не может миром дела решать с двумя очень недурными собой девушками.

— Хорошо, барышни. Не будем ссориться…

— А ты хоть представляешь, как мы это делать умеем. Мы пока ещё с тобой светскую беседу ведём!

— Сдаюсь! Но, милейшая мадемуазель Лилиан, всё-таки хотелось бы знать, как Вам удалось здесь и сейчас оказаться.

— А что, Лилечка, может правда, пожалеем старичка? Он же хороший…наверное мог бы быть…

— Ладно, мамзели, объявляем очередное перемирие и период благонравия.

— Господин Магистр, — серьёзно и вежливо заговорила француженка, — как перемещается моя сестрёнка, я не знаю. Времени не было обсудить. Мой путь прост и знаком Вам до тонкостей. Только такое тупое аристократическое бревно, как господин Забайкальский, мог бездумно болтаться по вашим примитивным каналам, так и не поняв ничего за столько лет. И вообще, велите его вывести вон. Чтоб на глаза мне не показывался. А уж об интимностях да амурностях теперь пусть навек забудет. Пшёл вон, учёный фигляр. На глаза попадёшь, рожу расцарапаю, невзирая на присутствующих особ.