Макс Армай - Звезда и жернов

— Не смей ругать моего брата! — оглушительно завизжала Аша и, уцепившись за края пекарской шляпы, изо всех сил дёрнула её вниз. Шляпа отчаянно затрещала и, прорвавшись посередине, в тот же миг оказалась под жирным подбородком пекаря, а цеховой значок насмешливо засиял, словно серьга, прямо на его толстой мочке уха.

— Ах ты маленькая дрянь!!! — возопил пекарь, но окружающая его толпа разразилась дружным хохотом и, немедленно расступившись, позволила Рину быстренько протиснуться подальше от разъярённого владельца, вконец испорченной шляпы. В итоге Рин оказался почти у самой дороги, сразу за спиной одного из гвардейцев.

Всё произошло настолько быстро, что он даже успел разглядеть проходивших мимо священнослужителей, которые как раз поравнялись с ним. Дородный индэрнский квистол, облачённый в пурпурно-зелёные, парадные одежды и ярко-жёлтую, бархатную шапочку, торжественно нёс в руках сердце Игуна, разбрызгивая, время от времени, над толпой, мягкой, пушистой кисточкой с серебряной ручкой, солёную воду, символизирующую Слёзы Господни. Сразу же за ним, в чёрно-белых облачениях с красными накидками на плечах, шли прингиды, каждый из которых держал в руке маленькую серебряную тахилу, символизирующую ту, или иную ипостась пятерицы. А за каждым из прингидов шёл, весь в белом, служка, неся уже большую тахилу, высоко воздев её вверх. Когда руки у кого-нибудь из служек уставали, то он передавал тахилу сменявшему его товарищу.

— … Норга и тавали, нгу Игуна! Тигу ри морв камеле… Агис ду! Агис ду!..[2] — слегка покачиваясь из стороны в сторону, тахилы проплыли над Рином и скрылись где-то впереди. На несколько минут Рин потерял процессию из вида. Когда же она вновь показалась, уже почти на вершине пригорка, то прямо перед ней уже появилась голова встречной колонны — семь шеренг, по пять копьеносцев в каждой. Ударив одновременно древками копий по земле, солдаты слаженно отошли в стороны, пропуская вперёд богато украшенный паланкин, который несли четверо носильщиков. Паланкин поставили на землю, а полог тут же откинули. Местный, индэрнский квистол, смиренно склонив голову, приблизился к нему и осторожно обрызгал, с каждой из сторон, Слезами Господними. Затем он встал прямо перед паланкином и медленно преклонил колени. Вслед за ним, тоже сделали и прингиды со служками. Загрохотав доспехами на колени упали солдаты. Рин почувствовал, как всколыхнулась толпа позади него, и вот уже все стали торопливо опускаться на землю. Сняв с плеч озадаченную Ашу, Рин последовал всеобщему примеру.

— Агис ду! Агис ду! — прокатилось над дорогой. Когда эхо стихло, и установилась удивительная тишина, толпа вновь зашевелилась, и все, отряхивая с себя грязь и пыль, стали подниматься.

Едва только Аша вновь расположилась на плечах у Рина, как воздух пронзил чистый и звонкий голос труб, и пестрая, по-праздничному наряженная кавалькада из нескольких десятков всадников тот же час двинулась со стороны города к верховному квистолу. Впереди бежали, сверкая на солнце начищенными до блеска доспехами, знаменосцы, а уж за ними, не спеша и с радующим взор достоинством, ехали сами всадники — герцог, его высокородные гости и самые значительные из его вассалов. Всадники чётко держали заданный ритм и, несмотря на растущее до невероятности напряжение, не ускорили своего движения ни на мгновенье. У Рина аж дух захватило от подобной красоты. Вот это выдержка!

Наконец, всадники достигли столпившихся перед паланкином священнослужителей, и те, торжественно встали позади него, уступив новоприбывшим место. Герцог и его спутники спешились, трубы вновь ликующе затрубили, и все эти знатные особы тут же, припали на одно колено.

— Нгу Игуна истига руно! Агис ду, орцуи ои! Агис ду! — вновь произнёс из недр носилок всё тот же звучный голос.

— Агис ду! Агис ду! — снова послушно отозвалась толпа.

К трубам присоединился низкий рык нескольких боевых рогов, воздух буквально сотрясся от их совместного звука, и из носилок неспешно вышел высокий человек, облачённый в пламенеющее платье, отороченное по низу и по воротнику ярко-желтым, с чёрными потёками, мехом и в точно такой же шапочке на голове. Он благосклонно склонил голову и тут же торжественно воздел вверх руки.

— Аину рогори туна! Дицу овдари! — громко произнёс он и, после небольшой паузы, закончил. — Агис ду, орцуи ои! Агис ду![3]

Герцог и его свита поднялись с земли и теперь настал черёд герцога говорить.

— Город Индэрн, и я, его правитель, герцог Вальми Уарги Индэрнский, известный во всём Ирвире как Северный Зуб, рады приветствовать верховного квистола! Все мы, от великих и до самых малых его обитателей, дружно возносим хвалу Господу нашему, за то, что он вложил в сердце Ваше, Ваша Непогрешимость, желание одарить нас своим визитом! Это великая честь, как для меня, так и для моих подданных! Воистину, неизъяснимая радость наполняет ныне сердце каждого присутствующего здесь, оттого, что глас Господа нашего, Пресветлого Игуна, прольётся теперь и в наши недостойные, но бесконечно преданные ему сердца! Агис ду, эу аре! Агис ду![4] — герцог, говорил подстать верховному квистолу — столь же зычно и внушительно. Закончив свою короткую приветственную речь, он резко взмахнул рукой, после чего тут же грянули трубы.

Когда музыка стихла, герцог принял из рук местного квистола золотой таз, наполненный слезами, которые несколько дней перед этим собирали плакальщики всех окрестных монастырей, а затем, окунув в неё лагиталь, с четырёх сторон окропил этими слезами верховного квистола, произнося при этом — Нгу Игуна истига руно! Иу мали дису окури Игуна! — После чего, верховный квистол описал рукою, слева направо, в воздухе круг и коснулся ею смиренно склонённой перед ним головы герцога, который вновь встал на колени, и что-то тихо сказал ему.

— Нгу Игуна истига руно! — прошептал Рин — Да снизойдёт в тебя воля Игуна! — вот что он сказал. И всякий кто видел это, не мог удержаться от слёз: столь примерное смирение, являл всем им господин их герцог. И женщины, и мужчины, и дети, глядя на своих родителей, и даже многие из стоящих перед толпой гвардейцев, утирали, катящиеся по щекам, слёзы. Рин тоже, поддавшись общему настроению, пару раз всхлипнул носом, кажется, совершенно позабыв, что он давеча натерпелся по воле своего сеньора. Однако Аша осталась невозмутимой и, припав к его уху громко зашептала:

— Зачем все плачут?.. Ну скажи!.. Зачем все плачут?..

Рин шикнул на неё, чтобы она замолчала, но затем, всё же сжалился над сжигавшим сестрёнку любопытством и, взяв её на руки, зашептал в ответ: