Сергей Смирнов - Цареградский оборотень

Пока толковали и сомневались, боясь подойти к берегу, княжья рука с топором потихоньку взобралась на кручу, достигла леса и принялась валить деревья.

Тут уж и самые мудрые, и не самые мудрые северские волхвы решили не мешаться под княжьей рукой со своими советами.

Ловко работала рука. За день одной-собой левой положила не один десяток лесин и принялась возводить такой ладный и грозный кремник, на какой еще ни у кого ни духу, ни разумения не хватало.

У хитроумных полян в их Кыеве на реке Данапре всего-то натуги доставало -- поднять тын крепостью в один дубовый ствол, тесаный да заостренный так, чтобы вороне неудобно садиться, а перед тыном набросать вал, который походя кнутом да с одной же левой и перешибешь. Иных племен и вспоминать нечего, никто еще не умел добрых стен ставить: древляне -- те из нор остреливались да с елок метко шишками бросались, а кривичи и прочие словене перед тем, как жилища бросить и в лесах укрыться, сбивались в кучу и забрасывали врага своими огромными меховыми шапками, которые они в иное, доброе и безопасное, время, не снимали ни зимой, ни летом. Шапки, похожие на филинов, налетали стаей, махали ушами, как крыльями, и многих пугали.

Княжья рука теперь показывала, какую славу должны держать отныне северцы Туровы. Стены рубила хитрые -- и в обло, и в лапу[41], -- высокие, так что у глядящих на работу северцев шеи начинало ломить. Стены кичились оконцами для меткого глаза и мостками-заборолами[42] для  сторожи и обороны града. По концам прясел[43] рука ставила вежи[44], на которые вороны побоялись взлетать. На такую высоту духу у пернатых уже не хватило. Вежи росли непростые -- с башенками-кострами и обламами[45] для стрельбы прямо в подножие стен.

Дивились северские и новому кремнику, и княжьей руке, не знавшей устали. Когда отлетела в сторону последняя щепка и рука отложила топор, думали, что наконец угомонилась и отдохнет, но ошиблись. Шуяя направилась на ближайшее болото и обогатилась там железным самородком, который приволокла по полю в кремник. Так северцы Туровы узнали, что около их нового града много руды, и княжья рука указывает им на самое важное дело.

Оставив самородок своим живым соплеменникам, рука князя облюбовала себе стожок сена, чтобы передохнуть и расправить затекшие пальцы.

Тогда северцы, стоявшие до того часа, как вкопанные, опомнились и стали рядить, что им теперь делать, какой почет княжьей руке оказать и как эта левая  будет теперь ими править.

Решили начать со священного пира-братчины.

Только поставили посреди нового кремника долгие столы, только выставили на них меды, как запылила вдали рать, возвращавшаяся с победой над страшными обрами. Как раз успели воины к началу великого пира. Сели за стол и стали повествовать о том, что случилось на Поле. Дивился род. Дивились и воины рассказам соплеменников.

Ларец, подарок скифа-Замолксиса, поставили посреди стола. К тому часу ларец был полон золотых ромейских монет, которые рать подобрала на Поле. Думали о том золоте, как о главном для всей жизни сокровище. Тут княжья рука тихонько сползла со стога, где отдыхала после великих трудов. Никто не приметил, как она без всякой помощи оказалась на столе. Княжья шуяя дотянулась до ларца и безжалостно, будто золу из ведра, вышвырнула из него все ромейское золото. Северцы поразевали рты, а кто-то едва не подавился сладким куском насмерть. Рука же убралась в ларец и сердито захлопнула за собой крышку.

В тот же миг с треском расселись доски стола, а под самим столом расступилась земля, и скифский ларец ушел-ухнул под землю посреди нового кремника.

Так и не стало у северцев заботы, как им благодарить за труды княжью руку и что с ней делать. Рука легла в основание града и, поднимаясь наверх в худой час, отбивала вместе с живыми северцами набеги булгар, угров и пахнущих чесноком хазар.

С той поры Туровы стали рубить свои дома-избы выскими, с горницами, под стать стенам и вежам. Гладели Туровы из них на все прочие северские роды сверху вниз и гордо топали по крепким, сухим половицам. Стыдно стало строиться ниже и проще, да и княжью руку прогневать страшились.

Кольцо святилища Даждьбожьего лежало на опушке леса. От самого града -- в трех сотнях молодых шагов и в шести сотнях старых. Жрец Богит опасался, что не успеет выпрясть из ветхих волокон своего дыхания такой крепкий заговор, которым можно опоясать град и надежно оберечь его от взгляда княжича Стимара, третьего сына князя-воеводы Хорога. Вот-вот весь град Турова рода мог сгореть дотла в его пристальном взгляде.

Перед вратами Дажьбожьего круга стояли двое близнецов, младших Туровых, рожденных князем от второй жены семь весен тому назад. Теперь они жили при старом жреце и помогали ему передвигаться по земле, как два живых, легких посоха, а вернее, как два бычьих пузыря на воде. Сам Богит полагал, что, не опираясь на их плечи, уже на десятом шаге опустится в землю по колено, на сороковом -- по пояс, а на сорок первом -- по самую шапку. Так был он древен годами.

Близнецы смотрели на старика и жались друг к другу. Им стало страшно, когда Богит вдруг замер, так и не сойдя с самого края священной земли, закрыл глаза и обратился весь в безмолвного идола. А к деревянным идолам старшие еще запрещали близнецам подходить близко.

Малые увидели, как на белых ризах жрецах зашевелился узор, замерцал вышитый на них круг Солнца, завертелся, и через край-порог священной земли потекла им прямо под ноги полотняная река. Они едва успели расступиться перед ней, а река-дорога устремилась к граду, в одно мгновение достигла его и окружила  непреодолимой защитой.

-- Пришел брат ваш, Туров,-- раздался над близнецами глас жреца Богита.-- Настал час встретить его.

-- Где же наш брат? -- изумились близнецы.-- Где будем встречать его?

-- С четырех сторон...-- сумрачно и непонятно отвечал старый жрец.-- С четырех сторон... Торопитесь. Обегите кругом града и тогда увидите своего брата. Зовите свет Дажьбожий, как я учил вас, просите Даждьбога показать вам брата вашего -- и увидите.

И младшие Туровы побежали к граду по полотняной дороге, призывая себе на помощь свет Даждьбожий. И как только они обежали вокруг всего града, так сразу растаяла у них под ногами белая дорога. Однако своего брата они так и не увидели.

Тем часом княжич Стимар стоял на западной стороне от града, на краю высокого берега, откуда были видны все вежи, все прясла кремника и почти все дома.

Стимар перебирал глазами каждую вежу, каждый сруб, как перебирал когда-то те вещицы, что по осени отец привозил из своих походов на Поле.