Роберт Холдсток - Поверженные правители

Он был лишь наполовину прав. Вортингор нарисовал более полную картину. Но сперва он приветствовал гостей, накормил их и напоил крепким сладким вином, найденным среди обломков торгового судна с востока, разбившегося у берегов его владений, и усладил их слух песнями и стихами старейшего и славнейшего певца — бритоголового, безбородого человека по имени Талиенц. Талиенц пришел из-за серого моря, откуда-то с юга, и попал в плен. Вортингор избавил его от смерти на переломе зимы ради его талантов, разнообразных и часто забавных.

Талиенц занимал место на одной скамье с Вортингором, советниками вождя и женщинами-старейшинами. Урта подметил, что, слушая речь Вортингора, бард, прикрыв глаза, шевелил губами, вероятно заучивая беседу наизусть.

— У тебя хороший сын, — сказал Вортингор, поднимая чашу с вином за мальчика. — Глаза его говорят мне, что он видел смерть и что он сошелся с нею. И победил ее, коль скоро он здесь.

Урта тоже поднял чашу.

— Мальчишке немало досталось…

— Я могу говорить за себя! — вдруг перебил Кимон, вскочив на ноги и гневно глядя на отца.

Урта удивился такой грубости, но сдержанно ответил напрягшемуся всем телом сыну:

— Нет, не можешь!

Кимон, разрываясь между юношеской гордыней и пониманием своего места, не сразу сумел заговорить. Наконец он сказал:

— Я знаю, мне еще предстоит принять вызов, но никто не оспорит, что я совершил уже достаточно, защищая свою крепость, и могу говорить.

— Нет! Не можешь. Сядь.

Кимон помедлил ровно столько, чтобы показать свое недовольство словами отца, и сел. Он скрестил ноги и склонился вперед, уставившись на спящего мастифа у ног Вортингора. Вортингор с минуту разглядывал мальчика, затем кивнул.

— Я сам очень охотно послушал бы тебя, Кимон. Но твой отец, мой добрый друг, прав. Посуди сам. Не сомневаюсь, тебе есть что сказать и есть что предложить. Но в пристойное для того время и подобающим образом.

— Ты очень любезен, — пробормотал Кимон.

— Да. И у меня есть племянник — такая же горячая голова, как и ты. Его нет здесь сейчас, но вы скоро встретитесь. — Он откинулся назад. — Родных сыновей я потерял, всех троих. Они были старше тебя, но не намного. Убиты тогда же, когда погиб твой брат Уриен. Ты помнишь его?

— Уриена? Конечно. Он сражался как мужчина и пал под ударами меча. Меня же, скулящего, собаки уволокли в безопасное укрытие.

— Благодари за то Доброго Бога, — сказал Вортингор. — Теперь перед тобой долгая жизнь.

— Но не собачья жизнь!

— Те собаки, — с упреком обратился к сыну Урта, — были моими любимцами. Один погиб, пытаясь отбить у убийц твоего брата; две другие спасли тебя и твою сестру. Псы, мальчик! И отважные, как герои. Если я завтра умру, они станут твоими.

— Я приму их с радостью, — проворчал Кимон. — Они стары, но я приму их с радостью.

Минуту отец и сын мерили друг друга взглядами.

Кимон заговорил:

— Я буду псом, столь же добрым, быстрым и бесстрашным, как твой пес Маглерд, спасший меня, и Углерд, спасший Мунду. Я стану псом своего отца и стану гордиться этим.

Тогда Урта сказал с горделивой улыбкой:

— У тебя еще будет случай показать себя, Кимон. Слишком много случаев. Еще долго после моего ухода.

— Я с нетерпением жду того времени! Случая, — поспешно добавил он, — а не времени, когда ты уйдешь.

Вортингор расхохотался, расплескивая вино из чаши.

— Потратить столько времени — и проделать такой дальний путь — только ради семейной ссоры и примирения? Ну, если тебе больше ничего не нужно, Урта…

Мир был восстановлен.

Разговор перешел на предвестия перемен: явления из прошлого, возникающие в последнее время.

Вортингор тихо сказал что-то одному из своих советников, и тот вышел из зала, чтобы вернуться несколько минут спустя с помощником. За собой они волочили низкую тележку с распластанным на ней исковерканным деревянным истуканом. Фигура в предсмертном крике одной рукой вцепилась себе в грудь, другую сжала в кулак. Воистину изображение умирающего воина в смертной муке: глаза полуоткрыты, рот разверст, голова запрокинута назад, оружие еще висит на поясе и за спиной.

— Это Морвран, — понизив голос, проговорил Вортингор.

— Один из ваших Мертвых?

— Нет. Один из наших живых. Морвран вернулся из Греческой земли, от пустого оракула в Дельфах.

Кимон в ребяческом ужасе уставился на статую. Урта провел ладонью по отполированному деревянному лицу.

— У него лицо и вид человека, павшего в битве. Ты уверен, что Морвран тот же человек, что уходил?

Тогда Вортингор описал события, последовавшие за уходом в набег и возвращением его меченосцев и копейщиков.

Они возвращались малыми отрядами — от четырех до сорока человек, — гребли на лодках по реке или ехали на украденных лошадях. Многие шли пешком. Все изнемогали от усталости, многие злились, немногие торжествовали победу, хотя принесли с собой лишь те трофеи, что добыли в сражениях на обратном пути.

Родные с радостью принимали мужчин. Вортингор велел развести десять костров по окружности своей крепости, на каждом зажарить быка и свинью и принести глиняные кувшины с пряным терпким элем.

Вортингор всегда любил подарки и праздники и всегда щедро делился.

Несколько дней спустя из леса снова послышался вой, на сей раз на рассвете.

Закутавшись в плащи, несколько воинов и двое Глашатаев выехали к реке сквозь утренний туман. Впереди они увидели изваяния, которые двигались, подняв над головами щиты и выставив вправо мечи. Нагнав деревянных истуканов, они узнали в них подобия тех, кто вернулся живым. Дубовые воины выли по-волчьи, но звук затихал по мере того, как они достигали реки и ступали в воду. В воде их облик сразу расплывался: по реке плыли просто деревянные обрубки, а блеск кожи сменялся шершавыми морщинами дубовой коры.

Мертвые бревна уплыли к морю. Воцарилась долгожданная тишина.

День за днем повторялось то же явление, сопровождавшееся тем же воем. В дубовых воинах теплилась своего рода жизнь. Быть может, они оплакивали свое возвращение к теням.

Тогда из любопытства и в надежде узнать что-нибудь о природе этой жизни в дубе друид — Глашатай Земли — уговорил Морврана, недавно вернувшегося из похода, позволить ему перехватить его копию по дороге к реке. Морвран, пребывавший в неведении, с готовностью согласился. Истукан боролся с Морвраном и четверкой других, но под конец испустил ужасающий вопль и упал, застыв в той позе, которую принял.

Морвран поначалу радовался трофею. Он помог перетащить его за ограду из камня и терна, где ему предстояло храниться, затем одел в собственные боевые доспехи, килт и с удовольствием рассказывал любопытствующим о своих ратных подвигах в Греческой земле.