В Бирюк - Обязалово

-- Это что?

-- Я же не для себя! Ты же ей должен! Кроме тебя - некому! Это твоя обязанность!

Обязанность? Кому я ещё в этом мире чего должен? И какая связь? Мара сунула мне в руки какую-то шкуру, и принялась нервно уговаривать:

-- Одень это. Рубаху эту мехом наружу и голову. И пойдём. Ждёт она.

-- "Она" - кто?

-- Волчица. Елица. Она же... ей же... Я её опоила, в волчью шкуру одела, на цепь посадила. В баньке на полке - раком стоит, рыком - рычит. Она теперь - не она, а волчица лесная. И ты одевай. Ты - тоже волк.

-- Не понял. Маскарад? Зачем?

-- Она - не она и ты - не ты. Она - не девка, ты - не боярич. Волк с волчицой... свадьбу играют.

Несколько мгновений я пытался переварить услышанное и совместить с известным. Шарики в моей молотилке упорно не цеплялись за ролики. Попытки мыслить обламывались на первом же шаге. Как это часто бывает - помогло знакомое.

"Я - не я, и корова не моя" - русская народная мудрость.

Из фолька, но более новейших времён:

"Подходят ко мне двое и говорят:

-- А! Фёдя! - и давай бить-молотить.

-- А ты?!

-- А мне пофиг - я же Вася".

Как такой метод по-научному называется? Имперсонализация? Перенос личности? Замена самоидентификации? Маленькие дети часто выдумывают себе "карлсонов" с пропеллером и сваливают на них ответственность за съеденное варенье. Это годиться для городских детей. А здесь одушевляют всё - выбор больше.

"Я - сучка, сучка, сучка.

Я вовсе не медведь.

Волчице так приятно

От волка залететь".

Бедный Винни...

Мара надумала излечить девку от её психа. По народной методе: "клин - клином". А - "страх - волком"? Не знаю: переживёт ли лечение пациентка. И у меня внутри этот раскалённый стержень... Как бы не зажариться.

Рубаха представляла собой подобие детской распашонки с пришитыми варежками из волчьих лап с когтями. Когти, явно, были специально затуплены. А снизу на мне были штаны, тоже из волчьих шкур. Светлый густой длинный мех, покрывающий ляжки волков с внутренней стороны, выглядел на моих ногах... смешно и глупо. Особенно - из-за прорези в паховой области. Откуда торчала моя "колокольня".

-- Мара, ты чего, штаны без прорехи найти не могла?

-- Сейчас-сейчас, миленький. Вот шапку тебе оденем. Чтобы и не узнал никто.

Что, там ещё и зрители будут? С аплодисментами и вызовами на бис...

Она попыталась нахлобучить на меня чучельную голову крупного волка. Тяжёлое, несуразное... изделие. С кусочками прусского янтаря, вставленными в глазницы. Я перехватил её руки, взял эту лохматую голову и надел на свою лысую.

Отвратительно. Какой-то сложный запах: гниль и что-то пряное. Ничего не видно и не слышно. Меня потянуло за руку, и я сделал шаг. Один, другой... Очень мешали когти на ногах - цеплялись за всё. И сильно раздражала "колокольня". "Болтовня свободного эректуса". Частично свободного: с одного конца.

Фольк снова прав: "Нет правды в ногах. Но нет её и выше".

Медленно, в раскорячку, в полной темноте волчьей маски, я, наполненный внутренним жаром и холодом, шаг за шагом, двигался куда-то, влекомый твёрдой рукой прыгающей богини смерти.

В какой-то момент воздух вокруг обжёг мои ноздри. Запах в маске усилился до невыносимого. Я попытался сдёрнуть этот... "гермошлем", освободить голову и вздохнуть нормально. Но меня что-то стукнуло под коленки. Падая, выставив вперёд руки, попал ими на что-то... живоё.

Оно дёрнулось, я инстинктивно попытался ухватиться за него. Но в этих... варежках с когтями. С тупыми, как я сам... Сжал между ладонями. Оно рвалось из моих рук. Автоматически прижал крепче, дёрнул вырывающееся на себя.

Оно пыталось вывернуться, убежать. А я терял равновесие, заваливался вперёд. Снова рывком вернул это, в моих руках-лапах, назад. И понял, что я... что моя "колокольня"... куда-то... попала. Чем-то направленная. Кем-то... Но чувствительность у меня... как у бревна. Судя по очередному рывку... этого, которое в руках... по смутно донёсшимся до меня звукам не то - визга, не то - воя... кому-то больно. А мне? - А... деревянно мне всё! "Я - не Федя, я - Вася".

Три дня голодовки с воздержанием несколько сместили... мою адекватность. В сторону раздражительности. А снадобье Мараны качнуло маятник в ещё дальше. Тактильные ощущения пропали ещё в избе. "Ничего - не вижу, ничего - не слышу"... И не нюхаю - тоже.

Волчья шкура и маска вообще отсекали меня от внешнего мира. Это раздражало и тревожило. Избавиться от них не получалось: руки были заняты - что-то живое, гибкое, нервное пыталось вырваться из моих лап. Дёргалось, изгибалось... Стоило чуть ослабить хватку и оно куда-то уползало.

Такая... непослушность бесила, вызывало ярость, стремление наказать... Я резко рванул это... чересчур самодеятельное... на себя. До удара. В низ живота. Чуть отпустил и, когда оно снова попыталось вырваться - повторил ещё резче. И - ещё. И, уже сам, отталкивая зажатое между ладонями-лапами, вернул в удобное для меня положение. В удобное - чтобы рвануть.

Я таскал это... дрожащее, изгибающееся, вырывающееся... мясо вперёд и назад. Всё резче, всё сильнее. Всё чётче, "рубленнее" фиксируя каждую фазу, каждое движение. В мгновения замирания, ладонями, даже через подушечки волчьих лап чувствовал содрогание этого... живого существа. Попытки вырваться, как-то уползти или увернуться - ослабели, потом - прекратились.

Но я не верил: затаилось, обманет, прыгнет. Ещё раз ударить, ещё жёстче, ещё сильнее. "Вложить ума", "научить жизни", "где пнул, там и завалится", "чтоб и мысли не было"...

В моменты пауз я чувствовал, что оно уже не пытается что-то сделать само, что оно покорно, обессилено, остаётся, "зависает" в том положение, где я его остановил. Только дрожит меленько.

И это - тоже раздражало. Злило. Вызывало ярость. Стремление повторить, сделать ещё раз, ещё больнее. Рвануть на себя и насадить ещё глубже. Чтобы дошло.

"Дошло" - что? Что от меня не вырваться? Или что крик боли, стон слабого - созывает хищников со всего леса? Не знаю... Молотилку клинило на каждом обороте. С хрустом, будто во всей зубчатке - песок.

Где-то на краю сознания проскочила мысль, что волки так не делают. Манера таскать самку за бёдра появляется у приматов с их человеческими руками. "Развитие человеческой руки открыло путь к развитию человеческого мозга". И не только.

Кажется, это было последняя связная мысль. Я продолжал дёргаться, ощущая, как во мне нарастает бешенство, как мне становиться нечем дышать в этом... идиотском колпаке. Как всё сильнее стучит кровь в голове, всё резче - запах гнили и пряности. Прежнее ощущение холодка на коже исчезло, но чувствительность не восстановилось.

Снаружи я был похож на дерево. На сухое, до пыльности, до трещинности - берёзовое полено. А внутри - с каждым моим толчком рос раскалённый стальной стержень. Он рос и раскалялся. Это было... очень тревожно. Нервенно. Кажется, я что-то рычал под маской. Подвывал в такт моим движениям, в такт пульсации огня внутри.